И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман - [16]

— Что скажешь? — спрашиваю Мату.

— Это она всех созвала, я не звал, — говорит, а на меня и не глядит, глядит на дорогу, туда, где трактор стоит. Мотор у трактора так никто и не заглушил, но Мату на трактор и не смотрел. Глядел поверх трактора, поверх прицепов с тростником на деревья на дальнем выгоне. — Как он приедет, я сразу объявлюсь, — говорит.

— Ты хочешь сказать, это я объявлюсь? — от огородного плетня Джонни Пол подал голос. Дробовик под мышкой зажал, стволом к ноге. — Чего я сделал, ты себе не приписывай.

— Твой черед после меня, — Руф говорит. Он рядом с Джонни Полом у плетня стоял.

— Меня не обойдите, — с другого конца двора подал голос Мэт.

— Ты-то как его мог застрелить? Ты здесь и не живешь, — говорит Джонни Пол.

— А все коршун, — говорит Мэт и на небо глядит. А небо ясное, голубое, ни облачка на нем. И теплынь на дворе, хоть и октябрь. — Коршун, чтоб ему, бесперечь у меня цыплят таскает. Вот сегодня я и говорю Саже: возьму-ка я дробовик и пойду поохочусь на коршуна, чтоб ему пусто было. Бежал вслед за ним от самого Медлоу до Маршалловой деревни. А чтоб подбить влет, случая не вышло. — А сам все на небо смотрит, будто коршун вот-вот у него над головой пролетит.

— Он мне и точно на коршуна жаловался, — Сажа говорит. И тоже на небо глядит. Даже отступил чуток, чтоб разглядеть орех за домом Мату. — Потому и я ружье достал и тоже побежал вслед за коршуном за этим.

— И чего это я никого из вас не видал? — говорит Дон Лежен. Они с братом Дином стояли на дорожке против Сажи. — Я тут с Мату чуть не все утро проговорил, а не видал…

— А и я тебя не видал, — говорит Дин.

— А вот это ты видал? — Дон ему шутейно кулаком погрозился.

— А ты это вот видал? — Дин ему в ответ тоже кулаком погрозился. — Ты меня не зли. Меня разозлишь — хорошего не жди, кому-кому, а тебе это известно.

— Как же, как же, — говорит Дон. — Только тебе и в амбар из пушки не попасть. И здесь, на протоке, это каждая собака знает.

Все как сговорились. Один толкует, он убил, другой — нет, он, и так один за другим. Простокваша, Жан Пьер, Билли, Кочет, Простая Душа — один за другим. Чумазый — он на дорожке сидел — вынул самокрутку изо рта и сдул пепел. Только не сразу. Сначала подождал — может, пепел сам упадет. Увидел, не падает, тогда сдул. Но сначала скосил глаз на самокрутку, проверил. И только потом на нас посмотрел.

— Братцы, это что ж такое деется: я убил, а меня и в расчет не берут? — спрашивает.

— Слышь, Чумазый, тут в очереди настоишься, прежде чем Бо застрелить дадут, — говорит Персик Белло.

Чумазый посмотрел на самокрутку, постучал по ней пальцем, потом снова сунул в рот.

— А что, если нам со старичком Гарри пострелять чуток, чтобы эту очередь подсократить и вперед продвинуться? — говорит. — Что скажешь, старичок? — дробовику своему говорит. — Как ты насчет того, чтобы очередь подсократить?

Пока они перешучивались, я смотрел на Джеймсона и видел, что он все больше накаляется. Джеймсон, он низенький, лысый, черный, как уголь, старикашка, а усы и борода у него совсем седые. Лысина под солнцем под жарким блестит чисто зеркало.

— Еще день не кончится, а вы другую песню запоете, — говорит он. — Помяните тогда мои слова.

— Ваше преподобие, я же говорила вам, чтобы вы шли домой, — с другой стороны крылечка Кэнди голос подала. — Я вам уже битый час твержу: идите себе домой, вы же не хотите быть здесь. Мне надоело повторять вам одно и то же.

— Кэнди, я здесь живу, — говорит Джеймсон. — И если деревню спалят, мне жить будет негде. — Повернулся к нам, на лысине пот крупными каплями выступает и вниз по лицу текет. — Вы хоть понимаете, что я вам втолковываю? — спрашивает.

Никто Джеймсону не ответил. Глаза у него с одного на другого перебегают, а никто ему не отвечает. И никто почитай на него и не глядит. Он подошел поближе к галерейке.

— Мату, да объявись ты, Христа ради, — упрашивает. — Ну пожалуйста.

А Мату через голову его на деревья на дальнем лугу глядит. И ничего ему не отвечает.

Джеймсон прошел в конец галерейки, ко мне подошел. Плачет. Губы сжал, ну а слезы все равно не скроешь — так по лицу и текут.

— Клэту, — говорит. — Ты-то все понимаешь. Поговори с ним, скажи ему, чем это кончится.

Я ему ничего не сказал. И глядеть на него не стал. Глядел на трактор на дороге. Мотор у него так никто и не заглушил.

— Клэту, ну пожалуйста, — говорит Джеймсон. — Пожалуйста.

— Я пришел сюда за себя постоять, а не разговоры разговаривать, — говорю, а на него так и не гляжу.

А он все глядит на меня. Стоит около меня, плачет, губы сжал, глаз с меня не спускает.

— Зачем вы все сюда сошлись? — говорит. — Чтобы умереть? Надеетесь так все обиды свои избыть? Вот на что вы надеетесь?

Я ничего ему не сказал. И глядеть на него не стал. Видел краем глаза, что он губы опять сжал, а слезы по его лицу как катились, так и катятся.

Теперь он на Кэнди глядел.

— Вы довольны? — спрашивает. — Довольны? Думаете, для него хорошо сделаете, если эту землю зальете кровью?

И она ему тоже ничего на это не сказала. А он глаз с нее не сводит. Мне краем глаза видно. И как все его не замечают, так и она не замечает. Он от нее отвернулся и обращается к нам.