И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман - [18]

Тут я понял, что могу смело идти во двор, перешагнул канаву и подошел к Кэнди. У ее ног лежал Бо Бутан — глаза и рот раскрыты, лицо в разводах грязи, в темных волосах запутались семена. Лет тридцати, смазливый, весом эдак под восемьдесят килограмм. В брюках, в рубашке защитного цвета и в ковбойских сапогах. Его соломенная шляпа, тульей вниз, валялась в траве неподалеку от меня, слева. Дробовик валялся шагах в двух — справа. Я нагнулся, поднял волосатую, всю в разводах грязи ручищу Бо, подержал и выпустил. С его покрытой запекшейся кровью груди слетела стайка мух и тут же села обратно.

Я распрямился и снова поглядел на стариков. Ни один из них не сказал ни слова и не шелохнулся. Кое-кто смотрел на меня, но таких было мало.

Я пригляделся к ближайшему ко мне старику. Скорее всего, ему перевалило за семьдесят, но их возраст не всегда определишь. Он был примерно тех же лет, что и другие старики с дробовиками. В комбинезоне, в джинсовой рубашке, в ветхой серой шляпе, в полуботинках с кожаными шнурками, на босу ногу.

— Это я его, — говорит.

Без злобы. Без угрозы. А если и с гордостью, то без бахвальства. Не дожидаясь моего вопроса, прямо так и сказал: "Это я его".

Я перевел взгляд на другого старика. Он сидел на корточках у огородного плетня, покуривал. Приклад его дробовика упирался в землю, ствол лежал на коленях, он разглядывал трактор на дороге. Треклятый трактор занимал старика настолько больше меня, что я едва удержался, чтобы самому не обернуться на трактор.

— А как насчет тебя?

Он кивнул. У него, видно, было замечательно развито боковое зрение — и не глядя на меня, он понял, что я обращаюсь к нему.

— Я его убил, — говорит.

Я оглядел еще одного старика — повесив голову, он сидел на крыльце. Постукивал прикладом о лежавший на земле кирпич. Интересно, думаю, заряжен его треклятый дробовик или не заряжен?

— А как насчет тебя там, на крыльце?

А он все стучит прикладом о кирпич. Голову и то не поднял.

— Да, сэр. Это я его убил.

Понятно, думаю, понятно. Смельчаки все как один, вот оно что.

Перевел взгляд на священника — он стоял на отшибе. Жалкий, лысый, замотанный, тщедушный. Из них всех только у него был испуганный вид. Он обливался потом — упарился, наверное, споря с ними.

— Ваше преподобие, не могли бы вы объяснить мне, что здесь происходит?

— Вы уж лучше ее спросите, мистер Лу, — говорит и кивает на Кэнди. — Она велела мне помалкивать, а нет — идти восвояси.

Я обернулся к Кэнди — она стояла позади меня всего в двух шагах.

— Так как?

— Что — так как? — говорит, и подняла на меня глаза.

— Ты что, не слышала их?

— Слышала.

— И ты все еще будешь утверждать, что это ты его убила?

— Буду.

— Ты лжешь, Кэнди. И сама понимаешь, что я знаю, что ты лжешь.

Тут она как взовьется. Плевать ей, говорит, верю я ей или не верю. Чарли и Бо, говорит, подрались в поле, и Чарли примчался к Мату. Она как раз была во дворе, разговаривала с Мату. Чарли и двух минут здесь не пробыл, как за ним примчался Бо с дробовиком. Она ему сказала, чтобы не смел входить во двор, а он все равно вошел, и тогда она схватила дробовик Мату и застрелила его. И плевать ей, кто ей верит, а кто нет, говорит, потому что это правда.

— А эти старики зачем сюда пришли? — спрашиваю.

— Чтобы меня защитить, так я думаю.

— С каких это таких пор ты у них ищешь защиты?

На это она не нашлась что сказать. Я поглядел на Бо, на мух, обсевших его грудь.

— Может, кто принесет чем его накрыть? — говорю.

— Коринна, — крикнула Кэнди женщине, сидевшей на галерее в качалке. — Принеси из дому простыню или что-нибудь еще.

Коринна, в буром платье, вылинявшем до того, что не разберешь, какое оно раньше было, синее или лиловое, встала с качалки и прошла в дом. Чуть погодя вынесла покрывало, вылинявшее до того, что не разберешь, какое оно раньше было — зеленое, розовое, синее или лиловое. Теперь оно было такое же блекло-бурое, как и Кориннино платье. Передала покрывало одному из стариков, сидевших поближе к галерее, а уж он принес его мне. Я смотрел на него, пока он шел ко мне, но он прятал от меня глаза. Передал покрывало и вернулся на свой пост на галерее.

— Ты позвонила Мейпсу? — спрашиваю Кэнди.

— Мисс Мерль приезжала сюда, — говорит. — Я просила, чтобы она позвонила Мейпсу, как только ты проедешь мимо ее окон.

— Кэнди, Христа ради, прежде чем Мейпс приедет, скажи правду. Это Мату?

— Я тебе уже сказала, — говорит. — Это я.

— Кэнди, Фикс не успокоится, пока не прольется негритянская кровь. Ты же это понимаешь?

Она подошла ко мне поближе — она была мне по грудь, — глаза полыхают, губы трясутся: просто рвет и мечет.

— Этого подонка убила я, — говорит. — Так я заявлю Мейпсу, так заявлю и радио, и телевидению. Этого подонка убила я. А тебя я позвала, потому что мне нужна твоя поддержка. Потому что у меня, кроме тебя, никого нет. Никого. Но если ты не хочешь оставаться, возвращайся в Батон-Руж. Я тебя удерживать не стану.

Мы сверлили друг друга глазами. Она понимала, что я не верю ни одному ее слову, и чем дольше мы глядели друг на друга, тем сильнее она злилась. Губы в ниточку собрала. Ее так и подмывало меня ударить, но она сдерживалась. Понимала, что ей без меня не обойтись.