И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман - [14]
И каждый пошел к своим, на свой участок. А где кто лежит, точно не знаем. Кого похоронили лет двадцать — двадцать пять назад, так про того знаем точно. А кого, к примеру, схоронили лет сорок-пятьдесят назад, и не скажешь, тот ли в той могиле лежит, кого ищешь, или кто другой. Со временем почитай все могилы перепутались, и не разберешь, где чья.
Чумазый подальше, к углу ограды, отошел. Мы его родню обегали. Держали их за нестоящих людей — они ведь пальцем пошевелить и то за тяжкий труд почитали. От всего от их рода теперь один только Чумазый и остался. Может, потому он сегодня с нами и пошел, чтоб одному за всех своих постоять. А может, и все мы сюда сошлись, чтоб за всех постоять.
Опустился я на колени, помолился над могилками над своими и побрел туда, где Чумазый на отшибе стоял. Орех грыз и смотрел на могилы, сплошь сорняком заросшие. Чумазый, он и на колени не стал, и траву ни с одной могилы не выполол. А тут и такие могилы были, что вовсе осели.
— Вон там мой брат Габ лежит, — говорит Чумазый. И сызнова орех разгрыз, так что, куда он смотрит, я не понял. Колол он орехи не руками — орех об орех, а разгрызал по одному. — А вон мама моя Жюди, а вон там папа мой Франсуа, — говорит. А я все никак не пойму, куда он смотрит. — А тут где-то дядя Нед, — говорит.
А участок его чуть не весь осел, зарос сплошь сорной травой, так что, куда уж там Чумазый смотрел, и не скажешь. Я на него не глядел, потому и не видел, переводил он глаза с одной могилы на другую или нет. Я так думаю, что нет: мне ли Чумазого не знать. Перетрудиться боялся. Чумазый глазом моргнуть и то за тяжкий труд почитал.
— Эвон сколько нас тут, — говорю и оглядел кладбище. Вижу: Мэт, Сажа, Янки и все-все стоят каждый у своих могил. — Хочешь, чтоб тебя тут похоронили? — спрашиваю Чумазого.
— Почему бы и нет, пока кладбище еще не снесли, — говорит.
— Да, нынче старые-то кладбища разоряют одно за другим, — говорю. — Белые, что нынче сюда понаехали, мертвых не больно почитают.
А Чумазый сызнова орех разгрыз.
— Вкусней кладбищенских орехов не сыскать, — говорит. — Ты их пробовал?
— Соберу немного, покамест мы здесь, — говорю.
И гляжу на поле на голое по ту сторону ограды. Борозды шагах в двадцати-тридцати от кладбища начинаются. Тростник Бо успел убрать и свезти, так что аж болото видно. Гляжу я на длинные борозды сжатые, и тоска меня взяла, и стародавние времена вспомнились.
— Бо с Чарли много успели убрать, — говорю Чумазому.
— Но больше Бо убирать не придется, это точно, — говорит Чумазый.
— Ты что об этом думаешь, Чумазый? — спрашиваю.
— Я на это так смотрю, — говорит. — Сколько мне еще времени осталось?
Только всего и сказал. И не договорил даже. Чумазый, он такой, ничего до конца не доводит. Силы бережет. И Чумазый такой, и вся его родня такая, для них первое дело сил не потратить.
— А раз тебе немного времени осталось, хочешь остаток этот прожить не зря? — спрашиваю, стараюсь подбить его на разговор.
— Вроде того, — говорит. И еще орех разгрыз.
— Родня твоя будет тобой гордиться, Чумазый.
— Надо полагать, как нынешний день кончится, многим из тех, кто здесь лежит, будет чем гордиться, — говорит. — А кое-кому из нас придется и рядом с ними здесь лечь.
— Думаешь, до этого дело дойдет?
— Это уж от Фикса зависит, — говорит и глядит на меня, ухмыляется. Потом отвел глаза и говорит: — А вот и Клэту подоспел.
Они подходили с той стороны дороги, где проложены рельсы. Клэту впереди, в правой руке у него дробовик, слева под мышкой — коробка из-под ботинок. За ним, на шаг отступя, Дин и Дон Лежены с протока Двух Индейцев. Обои в защитном, на обоих соломенные шляпы, и, если вплотную к ним не подойти, нипочем не скажешь, кто из них кто есть, а если не знать, что у Дона шрам на левой щеке, так и не скажешь, с кем говоришь. Следом за ними — Простокваша Хорнби, альбинос из Жарро, один идет. Издаля у Простокваши что лицо, что волосы в один цвет — белее белого. И бог весть для чего ему дробовик. Он ведь бесперечь моргает. И не то чтоб убить кого, а и прицелиться толком не может. За Простоквашей — Жан Пьер Рикор и Гейбл Роан. Вот уж кого не чаял увидеть — это Гейбла. Он теперь из дому и не выходит никогда. Разве что в церковь, а больше никуда. А за ним и Жан Пьером — Седрик Такер и Сидни Брукс. Седриков брат Сайлас последним черным издольщиком здешним был. Он тут и похоронен. За Седриком — Сидни Брукс, его у нас Простая Душа кличут. Простая Душа шел в солдатской, еще с первой мировой войны, форме. При фуражке, через плечо портупей. Ружье — на другом плече, на солдатский манер. Мы ушли с кладбища и двинулись им навстречу. Там, под орехом, и сошлись. Кое-кто сразу на корточки сел, притулился к проволочной ограде.
— Все выстрелили? — Клэту, едва подошел, первым делом спрашивает.
— Билли кролик на ногу сел, он в него стрельнул и промазал, — говорит Чумазый. Чумазый, он на корточках у ограды сидел.
Кое-кто засмеялся шутке Чумазого.
А Билли ему и скажи:
— Кролик побежал, а ты, Чумазый, сидишь — и не забывай об этом.
И снова все засмеялись. Негромко. Спокойно. Задумались, видно. И тревоги в смехе том было больше, чем веселья.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Русские погранцы арестовали за браконьерство в дальневосточных водах американскую шхуну с тюленьими шкурами в трюме. Команда дрожит в страхе перед Сибирью и не находит пути к спасенью…
Неопытная провинциалочка жаждет работать в газете крупного города. Как же ей доказать свое право на звание журналистки?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.