И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман - [11]

Шрифт
Интервал

Слышу, она по телефону говорит, потом трубку повесила, другой, слышу, номер набирает. А потом как закричит: "Что? Что? Дядя Билли? Что?" Бряк, слышу, трубку — и шасть на галерейку.

— А дяде Билли для какой такой надобности дробовик, в его-то годы?

— А я почем знаю? — говорю. — Дядя Билли Вашингтон — он мне не подчиненный.

— Знаешь, еще как знаешь, — говорит она и опять руки в боки уперла. — Тебе ли не знать. И пока ты мне все не выложишь, я тебя из дому не выпущу.

Тут я к ней обернулся.

— Тебе надобно знать, что стряслось? — говорю. — Тебе все надобно знать?

Она от меня задом, задом — испугалась, видать, как бы я ее не прибил.

— Так я тебе скажу, — говорю. — В Маршалловой деревне мертвый кэджен лежит. У Мату во дворе. Теперь ты знаешь, что стряслось.

— А тебе-то какое до этого дело? — говорит. Отошла от меня подальше и теперь уж не боится — сызнова волю языку дала. — И какое дяде Билли до этого дело?

— Выходит, тебе что говори, что не говори — все одно? — спрашиваю.

Отвернулся от нее, на дорогу гляжу. А Клэту все не видать.

— Старый ты дурень, — говорит она, — старый дурень. Вы что, ополоумели все?

— Вот-вот, — говорю, а сам на нее не гляжу, гляжу на дорогу. — Только мы решим за себя постоять, нам говорят, мы ополоумели! Правда твоя, ополоумели мы.

— Старый ты дурень, — говорит. — Старый дурень. Если я с тобой не слажу, так и знай, я твоего брата позову. Он с тобой сладит.

— Что ты, что Джесс — лучше мне не перечьте, не то как бы вам пожалеть не пришлось, — говорю, а сам на дорогу гляжу. А Клэту все нет и нет.

— Так я тебя и пустила в Маршаллову деревню, чтоб тебя там убили…

— Пустила не пустила, а тебе меня не удержать, — говорю, а сам на дорогу гляжу.

— А я закон призову, — говорит. — Пусть ты ни меня, ни брата слушать не хочешь, закона ты не ослушаешься.

Тут я к ней обернулся, тычу в нее пальцем:

— Тронь только телефон, баба, костей не соберешь!

— Это мы еще поглядим! — говорит — и шасть в дом.

Я ее догнал и как толкану, да где там — мне такую бабищу с места не сдвинуть. Зато до телефона я первый добег, шнур вырвал и швырнул на пол.

— Давай теперь, звони, — говорю.

— Старый дурень, — говорит. — Старый ты дурень. Что с тобой, дурень ты старый, в чем дело-то?

А у меня грудь ходуном ходит. Будто я на гору бежал, на крутую гору, и теперь доверху добрался. Гляжу я на бабу мою: это сколько ж я лет с ней прожил — не счесть, гляжу — и не узнаю. А грудь у меня все ходит ходуном, гляжу я на нее — и не узнаю. И лицо у меня, видать, такое, что она от меня задом, задом. И все задом, задом пятится, пока в стену не уперлась. А я все гляжу, гляжу на нее — и не узнаю. И грудь у меня все ходит и ходит ходуном.

— Что со мной? Что со мной стряслось, спрашиваешь? Сколько лет мы вместе, а тебе все невдомек, в чем дело? Сколько мы горбатились на Джорджа Медлоу, и он богател и богател, а мы нищали и нищали, а тебе все невдомек, в чем дело? Сколько лет я выходил на задний двор и клял господа, и сколько лет я выходил на галерейку и клял весь свет, и сколько раз приходил домой надрамши и колотил тебя без всякой твоей вины, а тебе все невдомек, в чем дело? В Оливере дело, баба! — ору ей. — В Оливере! Они его в больнице уморили потому только, что он черный. Ни один доктор к нему не подошел, и он кровью истек, а все потому, что он черный. А ты еще спрашиваешь, что со мной стряслось?

Замолчал, гляжу на нее. И чую, по лицу по моему катятся жаркие слезы. Чую, губы у меня трясутся, я сжал их покрепче, а слезы все равно знай катятся. Давно я с ней так не разговаривал. А уж слез моих она не видала и того давней. И голову не отворачиваю. И лица не вытираю. Стою и гляжу на нее. Поперву она напугалась. Потом обозлилась — с перепугу, понятное дело, обозлилась.

— Неисповедимы пути господни, — говорю ей. — Он дает мне, старому негру, случай — пусть, мол, старик не напрасно проживет жизнь. Он мне дает такой случай, и я его не упущу. Я пойду в Маршаллову деревню. А там пусть хоть и умру. Я знаю, что я совсем старый, а может, и полоумный, а все равно туда пойду. И тебе тут ничего не поделать. Молись, если тебе так легче. Молись за нас, за всех старых дурней. Но остановить меня не пытайся. И да поможет мне бог, а ты и не пробуй меня остановить.

Тут слышу, Клэту гудит, ну, я утер лицо и вышел на галерейку. Клэту сидел в старом зеленом грузовичке, на котором он овощи со своего огорода развозил. В соломенной шляпе, в белой рубашке и при галстуке. Клэту, он не давал забыть, что у него своя торговля.

В кабине с ним сидели Билли Вашингтон и Жакоб Агийяр. Билли жил в Сайло, а Жакоб — в Мулатском поселке. Жакоб и прочие мулаты не больно якшались с теми, кто потемнее, но сегодня и Жакоб приехал.

В кузове сидели Сажа и Персик Белло. Персик, он желтый с краснинкой, темные волосы курчавятся шапкой. Я влез в кузов, подсел к Персику с Сажей. Пока Клэту разворачивался, Элла вылезла на галерейку — посмотреть, что мы будем делать.

— Видать, никого без боя не отпустили? — спрашивает Персик.

— Моя нипочем не хотела меня пускать, — говорю.

— А я в магазине был, когда позвонили, — говорит Персик. — Моя и знать ничего не знает. А я, конечное дело, не стал ей звонить докладываться.


Рекомендуем почитать
Монастырские утехи

Василе ВойкулескуМОНАСТЫРСКИЕ УТЕХИ.


Стакан с костями дьявола

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Спасенный браконьер

Русские погранцы арестовали за браконьерство в дальневосточных водах американскую шхуну с тюленьими шкурами в трюме. Команда дрожит в страхе перед Сибирью и не находит пути к спасенью…


Любительский вечер

Неопытная провинциалочка жаждет работать в газете крупного города. Как же ей доказать свое право на звание журналистки?


Рассказ укротителя леопардов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага

Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.