И слово было «Вэйзмир» - [4]

В камерах смерти, думает он, выпускали голубую и вдували красную душу. Соревновались с Богом. Где-то в Польше в начале войны, в лагере, вдохнули эту красную душу смерти в губы его жены Рахили. Рахили, что поила овец водой из колодца Лавана. А тяжелую колодезную крышку откинул тогда молодой Иаков. Как молод был мир.

Смещаются в голове у Семена времена и пространства.

— Извини меня, Господи. Такое ты сейчас дело совершаешь. Человека создаешь. А я к тебе со своим личным лезу.

— Куда это ты все время пропадаешь? — Смотрит на Семена Бог.

— Это я ненадолго в жизнь свою спускаюсь. Считай, по малой нужде бегаю.

— А нравится тебе, как я слепил человека? Хорошо ведь! А?

— Пока да. И глину для плоти подобрал отличную. Сливочное масло, а не глина. Слона слепил чуть ли не из простой земли. Для черепахи пошел кусок камня. Змею скатал из мокрой пыли. А тут такую глину нашел — кровь с молоком.

— Да, да. Но хватило ее на одного Адама. Граждане, не занимайте очередь. Продукт закончился.

— Что значит, закончился? А Ева? Мы что, появимся, потому что Адам начнет размножаться делением?

— Фу ты, черт, увлекся, про женщину забыл. Ты бы лучше, чем мотаться туда-сюда, напомнил мне. Ну да ладно, материал еще мягкий. Слепим Еву из Адамова ребра. Пока Адам поймет, что к чему, она подрастет.

— Еще как подрастет.

Семен снова заглядывает в окно Фаины. Подросла-таки, нивроку. Если бы Фаина знала, что ее сейчас сотворяют, она сделала бы умное выражение лица, поджала бы губы, соединила бы ноги. А то раскинулась, как Черное море, растопырила губы. Ей снится, что сосед Алешка плюет на проходящий мимо автобус. Это потому, что Одесса соревнуется со Львовом, какой город чище. И возле ворот их дома висит плакат «Что ты сделал, чтобы победить в соревновании со Львовом?» А внизу кто-то приписал: «Плюнул на Львовский автобус.»

— Не отвлекайся. — Говорит Бог. — Потрогай Еву. Ты посмотри, какая гладкая глина.

Семен не может трогать первую женщину грязными руками. Вот Фаину бы другое дело. Он наклоняется, открывает кран и моет руки.

А двор уже начинает просыпаться. Со второго этажа слышен голос Мани, которая продает семечки и сейчас их жарит в коммунальной кухне:

— Мадам Сквиренко, как вам это нравится, только семь часов утра, а я уже целый день ходячая, как энциклопедия.

— Брокгауза и Эфрона? — спрашивает образованная мадам Сквиренко.

— Соня, ты больная на всю голову. — Доносится бас мужа Сони Резник.

— Ваня! Включи телевизор. — Голосит Татьяна Петровна. — Идет фильм. Наверное, клевый — режиссер еврей.

— Стоило на этих женщин тратить ребро. — Ворчит Семен.

— Ты таки правильно забыл. Впрочем, правильно и вспомнил. Надо было только косточку у Адама брать поближе к голове. И я, дурак, тебе этого не посоветовал. А впрочем, разве ты меня послушал бы. Разве я тебе не говорил: «Адама и Еву не выгоняй из рая». Ты меня не послушал. И что из этого вышло? Ай-ай-ай, червивое яблочко съели! Разве Каин вырос бы бандитом, если бы жил в домашних условиях, и у семьи хватало бы на прожиточный минимум?

Да и Авель был хорош, подхалимничал перед тобой, а ты и клюнул на это. Вызвал зависть Каина. Я его очень даже понимаю.

Думаешь, мне не было обидно ловить тюльку, когда все эти маменькины сынки Коганы и Гилисы по Лонданам и Парижам шастали? Они на скрипочке пиликали, а я со своей музыкальной внешностью должен был тянуть сети. Этот Столярский тоже был хорошим гусем. Вроде тебя. Извини за откровенность.

Я думаю, прими он меня даже барабанщиком в духовой оркестр, это бы положительно сказалось на моем потомстве. А так, где сейчас халамидник Левка, мой старший сын? В тюрьме сидит, как какой-нибудь Каин. А Мишка, мой второй сын, тоже порядочный босяк. За два года — одна телеграмма, шесть слов по три копейки. «Папа я жив здоров подробности письмом.» Знаю я эти подробности. Сплошной мат. Потому и не пишет, что там нецензурные слова. Я когда их из детдома забирал, уже видел, с кем я имею дело. Шалопуты. Хорошо еще, что Рахиль не знает этого. Она бы не пережила.

— Здравствуйте, Семен Соломонович, — услышал Гузман грудной голос и понял, что проснулась Фаина. — Ой, я таки да проспала целую жизнь. Что-нибудь случилось за это время?

— Конечно, Фаина Марковна. Ева Адамовна уже слопала яблоко.

— Это новая жиличка? И не подавилась, дай ей бог здоровья? А что еще?

— Еще Беня Каинблат убил своего брата, а участковому сказал, что он не сторож ему.

— Ну и чудак вы, товарищ Гузман. Такое напридумаете. С вами так весело, что, не про меня будет сказано, животики порвать можно. А за мусором уже приезжали?

— Смотря что вы имеете ввиду под мусором. Если за участковым, который разбирается с Каинблатом, то еще нет. А если за смитьем, так вот как раз подъехали.

И в это время мусорщики ударили в утренние колокола. Сонные жильцы лениво понесли свои дурнопахнущие ведра к машине. Проснулся Вавилон. Появились русские, украинцы, евреи, армяне, турки. А так хорошо было в пустом дворе сидеть на тумбе от крана между двумя тающими звездами.