И пусть их будет много - [90]

— Я пошутил, — уныло ответил Филипп. — И я в растерянности. Я знаю, я чувствую, что мои теперешние несчастья произошли оттого, что однажды я поступил неверно. Более того, я поступил нечестно, подав себе и ей надежду, что мы можем быть счастливы. Мне следовало смотреть дальше.

— Теперь поздно об этом сожалеть, — пожал плечами Мориньер.

— Я знаю. И знаю, как я поступлю. Если нельзя развязать этот Гордиев узел, его следует разрубить.

Он заговорил. Оживился как будто, приободрился.

Жосслен слушал его. И чем дольше слушал, тем энергичнее качал головой.

— Нет, Филипп. Вы недооцениваете вашу жену. Вам не удастся отнять у нее ребенка. Она никогда не отдаст вам девочку.

— Тогда я отправлю ее в монастырь, — в сердцах вскричал Филипп.

— Temperata severitas, — насмешливо улыбнулся Жосслен. — Умеренной суровости требую я, как требует Августин.

— Освободите меня от латыни, Жосс, — огрызнулся Филипп. — Не вы ли уже второй день упрекаете меня в том, что я откладываю принятие решения? Не вы ли?

— Да, но прежде вы умели правильно оценить ситуацию. Сделайте же это и теперь. Что мешает вам?

В открытое окно до них донесся громкий требовательный плач ребенка. Мгновение — и тут же все стихло, словно невидимая рука зажала ребенку рот.

Филипп заглянул в темную глубину глаз своего друга.

— Моя ненависть. Она застит мне глаза. Я не могу спать. Я не могу есть. Я думаю только о том, что меня предали. И понимаю, что с этим унижением мне придется теперь жить. Это разрушает меня. Я понимаю, что останусь неотмщенным. Мне некого вызвать на дуэль и убить, чтобы почувствовать успокоение. Я не хочу причинять боль ей, — встретив насмешливый взгляд друга, воскликнул, — да-да! Теперь, когда мой разум вернулся ко мне — не хочу, потому что она женщина и моя жена. Но я знаю свои силы, я не смогу видеть рядом с собой этого ребенка. Несчастного, как вы говорите, ребенка, но ребенка мятежника.

Мориньер откинулся на спинку кресла, покачал головой укоризненно:

— Фи! Какие мелочи вас беспокоят! Ребенок мятежника! По крайней мере, вы не сможете упрекнуть ее в отсутствии характера. Даже если девочка возьмет от отца и матери совсем понемногу — она будет крепким орешком.

— Вы смеетесь? Вам смешно?! А мне невыносима мысль, что моя жена, женщина, с которой я когда-то делил постель, отдавала себя, свое тело, свою страсть, свое желание — преступнику, человеку, поднявшему восстание против законного короля.

— Не путайте любовь и политику, Филипп! Нет никакой разницы между ребенком верноподданного и ребенком преступника, между вашим и моим ребенком. Может, только цвет глаз. Как, вы говорите, выглядит этот Одижо?

И рассмеялся, услышав ответ:

— Темноволос и смугл? Как раз то, что надо!

Глава 32. Отдайте ее мне

Он улыбался, замечая растерянность, в которой пребывал Филипп с тех пор, как он, Жосслен, объяснил ему свою идею.

— Вы говорите: "Отдайте мне ее", — будто просите взаймы лошадь. Я не знаю, что ответить вам, Жосс.

— Соглашайтесь. Вы несчастливы, Филипп. И вы утверждаете, что будете так же несчастливы все время, пока рядом с вами будет находиться эта женщина и ее ребенок. Я знаю вас достаточно долго, чтобы верить, что в ваших словах нет кокетства и любования собственным горем, в которых я мог бы упрекнуть многих в вашей ситуации. Вы сказали, и я принял к сведению. А теперь я высказал вам свою идею — с той же откровенностью, с какой говорили со мной вы. Отчего же мои слова вы воспринимаете так недоверчиво? Неужели когда-нибудь я дал вам повод сомневаться во мне?

— Нет, но…

— Я сказал вам, что готов взять вашу жену под свое покровительство и готов опекать ее и ее дитя так долго, как это потребуется. При этом я обещаю, что графиня де Грасьен будет всегда свободна выбирать свою судьбу. И, возможно, когда-нибудь, — всякое может случиться, — она решит выбрать себе другого… опекуна. Я не собираюсь мешать ей жить полной жизнью. Но я предлагаю это вначале вам, чтобы вы могли принять это, как собственное спасение. Соглашайтесь. Уверяю вас, вы не раскаетесь.

Филипп нервно заходил по комнате.

— Вы смеетесь, Жосс. Вы говорите о покровителях, которых вольна будет выбирать графиня де Грасьен, и предполагаете, что я буду спокоен, наблюдая, как славное имя де Грасьен будут трепать в кулуарах дворцов, где каждый сможет сказать, глядя на меня: "Вот идет тот самый Грасьен, чья жена"…

Он задыхался от негодования, в то время как Жосслен де Мориньер был спокоен, даже как будто холоден.

— Я все устрою. Вас же я прошу об одном — позвольте ей выбирать.

— Но вы ведь говорите, что моя жена ненавидит вас? Как же вы можете рассчитывать, что она согласится связать с вами свою судьбу? Как может женщина поверить, что она окажется в безопасности рядом с вами? Зная вас! Видя ваши глаза! Разве может она рассчитывать на спокойную жизнь, когда рядом с ней будете вы — авантюрист до мозга костей?

— А кто сказал вам, что я обещаю ей спокойную жизнь? И кто вам сказал, что графиня жаждет спокойной жизни? О, Филипп, как же вы редко заглядывали в глаза вашей жены, если могли предположить подобное!

— Но зачем? Зачем вам все это?

Он не мог не задать ему этого вопроса.