И пусть их будет много - [88]

— Мне так неловко.

Ее чуть не стошнило от собственной манерности, но она героически продолжала:

— Но вы же знаете, женщины после родов всегда дурно выглядят. И плохо себя чувствуют.

— Да, — г-н Мобеж конфузливо закашлялся, никак не мог отвести взгляда от свежего синяка на тонкой руке, — ваш муж пригласил меня осмотреть вашу милость. Он волнуется о вашем самочувствии. Заботится о вас.

— О, да, — Клементина непонятно улыбнулась. — У него есть причины. Вы же знаете, мужчины так нетерпеливы в амурных делах. А Филипп… Понимаете, мы так давно не виделись… Г-н Мобеж, — она смущенно коснулась пальчиками его рукава, — я прошу вас, — ее ясные глаза наполнились слезами, — я прошу вас, объясните моему мужу, что мне некоторое время после родов нужно… побыть одной.

Она потупила взгляд, скрывая мстительных чертиков.

Господин Мобеж заметно покраснел.

— Да, да, конечно, — он сделал несколько неуверенных шагов в сторону двери, — пойдемте, графиня, в вашу комнату, я осмотрю вас. И, конечно, обязательно сегодня же, или в самое ближайшее время, поговорю с вашим мужем.

Клементина представила себе предстоящий разговор лекаря с Филиппом. Усмехнулась незаметно.

У самых дверей она столкнулась с входящим в комнату Мориньером.

Тот весело блеснул глазами, приветствовал прошествовавшего мимо него лекаря легким поклоном. Насмешливая улыбка, расцветшая на его лице, показывала, что, как минимум, самое интересное место в разговоре он точно не пропустил.

Словно в доказательство, Мориньер прошептал, едва расстояние между ним и Клементиной максимально сократилось:

— Браво, моя дорогая графиня! Браво!

Клементина растянула губы в притворной улыбке и проследовала мимо горделивой походкой королевы.

Глава 31. Принять решение

Был вечер. Разговор длился уже не первый час. И Мориньер начал потихоньку терять терпение.

— Дрянь, какая она дрянь! — Филипп шагал из угла в угол, вызывая головокружение у наблюдавшего за его передвижениями Жосслена. — Ты представь себе, каким идиотом я выглядел, когда этот толстый Мобеж, краснея и заикаясь, пытался меня убедить, что мою несчастную женушку нужно на некоторое время оставить в покое. Ей, оказывается, нужно прийти в себя и подождать с любовными утехами. А я, негодяй и мужлан, калечу измученную родами женщину своими домогательствами.

— Негодяй и мужлан? Он так и сказал? — Жосслен лениво стряхнул воображаемую крошку с колена. — Каков мерзавец!

— Оставь свои насмешки, Жосслен. Мне нет никакого дела до этого лекаришки. Но как представлю себе, как сегодня он расскажет обо всем этом своей жене, а уже завтра вся округа, все поместные крестьяне будут жалеть эту паршивку… Как я буду выглядеть?

— Но, дорогой мой, согласись, что синяки на ее теле — твоих рук дело. И как она должна была объяснить их появление?

Мориньер тяжело засмеялся.

— Во всяком случае, теперь ты выглядишь просто чересчур пылким мужчиной, что, уж конечно, значительно лучше, чем выглядеть ревнивцем. Хотя, должен сказать, что, прослышь король о твоих проделках, он не похвалил бы тебя.

Филипп остановился. Взглянул на Мориньера:

— Жосс, я и представить прежде не мог, что когда-нибудь подниму на нее руку. Но тогда… вчера… я мог бы убить.

Жосслен де Мориньер встал и потянулся.

— Тем более, ты должен быть благодарен своей жене. Ведь она спасла твою репутацию. Не рассказывать же ей, в самом деле, всей округе, что муж ее напился, как свинья, и бросился с кулаками на нее и с ножом — на ребенка.

Он говорил непринужденно, даже как будто легкомысленно, но глаза его внимательно следили за реакцией друга.

Филипп покраснел от досады.

— Это не мой ребенок. И скоро все вокруг только и будут говорить о том, что я — рогоносец!

— Если ты сам не будешь вопить об этом на каждом углу, возможно, и все остальные промолчат, — Мориньер зло сощурил глаза. — Ты меня утомляешь, Филипп. Я уже говорил тебе, всегда есть выбор. Ты можешь устроить скандал, наказать ее, и, таким образом, во всеуслышание заявить, что ты, в самом деле, несчастный обманутый муж. А можешь признать ребенка и спокойно жить всеми уважаемым человеком с любимой женой до самой старости.

Филипп подскочил.

— Как ты не поймешь?! Я не могу с ней жить. Я не могу ей больше доверять. Она предала меня. Что же касается этого отродья…

— Стоп, друг мой. Стоп. "Отродье" — чудесная девочка с материнскими глазами. И она станет любить тебя, как отца, если у тебя достанет ума не утверждать обратное. А твоя жена — разве не оценит она твое благородство, сохрани ты сейчас ее падение в тайне?

— Возможно. Наверное. Но я… Что делать мне? Я-то буду вечно помнить о ее неспособности хранить верность.

— А кто из нас способен? Вот, к примеру… — Мориньер невинно распахнул глаза навстречу мечущемуся Филиппу. — Где ты был сегодня весь день? Я не мог дождаться тебя, чтобы предложить партию в шахматы.

Филипп отвел взгляд.

— Это совершенно не твое дело.

— Само собой.

Засмеялся.

— Логика, дорогой мой друг, была и остается неоспоримым твоим достоинством!

* * * *

Филипп проснулся с сильнейшей головной болью. Долго приходил в себя. Пялился в перекрестье балок над кроватью. Боялся шевельнуть головой. Вспоминал — что там было с ним вчера вечером?