И нет им воздаяния - [3]

Я сам не заметил, когда про себя начал называть Гришку братом — кажется, еще раньше, чем Костика сыном, а Катюшу дочерью: ласковые, родные имена пронзают слишком уж больно, когда вглядишься в судьбу любимых без прикрас. Верно открыл мне призрак отца: правда — орудие ада. В земной жизни отец и под пыткой не назвал бы Гришку — забулдыгой с романтическими поползновениями, так, что ли? И как он припечатал мою дочь, свою любимую внучку? Посвятила жизнь истеричности, как-то так. Что Костика отец из-за гроба назначил лакеем со студенческой скамьи — это я запомнил. Потому что и себя считаю лакеем. Раз уж познание больше не служение, а обслуживание, то и профессор не жрец, а лакей.

Вон чего изволили вчерашние хозяева жизни — уже и даром никто не берет. Это что за мучительно знакомая борода на истрепанной бумажной обложке? Ага, Курчатов. «Они ковали щит Родины». В последние свои годы создателей оружия отец клеймил особенно скорбно: прислужники убийц. Пока творил Историю, был готов и убивать и погибать, зато когда мечту отняли, принялся клеймить потерянный рай. Ведь в ту пору история творилась оружием — значит, первым делом его и надо было облить грустью с желчью пополам.

Никакие щиты не спасли империю от самого неотразимого оружия массового поражения: отравление скукой — вот что убило страну. «…Требовательный к себе и другим, крупный государственный деятель, борец за мир, верный сын Коммунистической партии…»

Я сделал невольное движение отбросить пыльную брошюрку, но отец остановил меня ласковым прикосновением к моему предплечью. Задохнувшись от радости, я оглянулся, но это был спавший с плеча ремень от моего портфеля. И все-таки я принялся перелистывать убийцу Курчатова, чтобы не оскорблять Валентёшу: ведь ее тоже давно нет на свете.

В конце концов партия и впрямь подарила ему шанс на бессмертие. Я тебя породила — я тебя и убью: ни признака жизни, один упорный труд, ответственность перед партией и народом… Хоть бы слово, что это была за ответственность — на длинном ЗИСе ехать в Кремль и не знать, получишь там золотую звезду на грудь или свинцовую пулю в затылок…

И все равно я почувствовал мучительное томление зависти: лучше уж от пули умереть, чем от скуки. Не поднимая глаз на Валентёшу, я сунул Курчатова в портфель — выброшу за углом.

А это что? Ординарно правильное полноватое лицо, Королев. Вот за что я не колеблясь отдал бы правую руку — за право чистить ракетные сопла зубной щеткой, только бы оказаться поближе к Космосу. Но из всех видов вертикального транспорта меня допускали не выше лифта.

Не Циолковский, а именно Королев являл могущество мечты. Когда не глухой чудак-самоучка, а не хватающий звезд с неба коренастый парень из стройпрофшколы рвется именно к звездам… Мастерит планеры, парит в небесах, расшибается, лудит летающие паяльные лампы, кои то взмывают, то ползают, то взрываются… Точь-в-точь как мои кулечки, набитые рубленой рентгеновской пленкой с помойки за поликлиникой. Подносишь спичку к свисающей из сопла рентгеновской соломке — и кулечек — пыхх — уносится ввысь. Правда, чаще начинает, как наскипидаренная кошка, метаться по земле. Я, еще не зная этого слова, придумал стабилизатор из ржавого болта, но мой космический кораблик не сумел оторвать его от нашей ржавой щебенки, так и дергался на ниточке, тщетно рвался в небеса. Сказал бы мне кто, что я вижу собственное будущее… Чтобы одолеть тяжесть балласта, я скрутил из рыжей оберточной бумаги ракетищу невиданных размеров: когда она пыхнула и бахнула, я еще тогда мог бы лишиться глаза, но отделался ожогом руки вместе с рукавом. Позвольте мне принести глубокую благодарность нашей родной Коммунистической партии и правительству за высокую награду, тем временем высветилось в саге о космическом Колумбе. Так задушевно или задушенно выражался этот титан, получая очередную звезду. Не с неба, разумеется.

Я покосился на строгую Валентёшу и не сплюнул. Изгадить такую сказочную судьбу! Арест, пытки, сломанная графином челюсть, подыхание на Колыме, шарашка, свобода, успех, клепай земное оружие и греби ордена с премиями, а этот воротила и царедворец и реверансами, и нахрапом, и враньем все рвется туда, где ничего нет, — в черную бездну…

Чего бы я не отдал за такую судьбу! А истязания, поклоны, мухлеж — неужели бессмертие этого стоит?.. Да, да, да, тысячу раз да! Нет такой цены, которую было бы жалко уплатить за прикосновение к рулю Истории.

По-настоящему захватывающей может быть лишь игра с огромными ставками. А если ты не участвовал в Большой Игре, где ставкой была жизнь, к ее концу вообще перестаешь понимать, жил ты или не жил. Стараясь изгнать из жизни риск, страдания, жертвы, мы уничтожили самую ее соль. Соль пота, соль крови, соль Байконура.

Все должно служить человеку, все должны служить лакеями. Я упрятал в портфель и Королева. Тем более что и отца могло занести в небо, а мама так уже и была от него в двух шагах со своими рациями, парашютами и снайперскими винтовками…

А как Генка Ломинадзе гордился, что его мать работала в крымском подполье!..

А это что? «Они защищали Родину» — радистки Великой Отечественной. С конвейерным клеймом «Здравствуй, страна героев!».