И нет этому конца - [6]

— Я не лошадь.

— Не лошадь, а что вечером есть будете?

Я промолчал, но невольно подумал: а в самом деле, что я буду есть вечером? И завтра, и послезавтра? Оставшиеся двести граммов хлеба, твердого, как камень?

А старшина продолжал:

— Я-то как-нибудь себя прокормлю. А вам ведь гордость не позволяет…

— При чем тут гордость? Просто неудобно.

— Неудобно, товарищ лейтенант, брюки через голову надевать, а так все удобно…

И надо же, что от этих разговоров об еде у меня вдруг сильно засосало под ложечкой. Я даже замедлил шаг.

Неужели он прав? И нужно жить проще, без всяких фокусов? Вот как он живет — легко и бесхитростно? Я встречал таких людей, они почти никогда не бывали в проигрыше. Может быть, так и надо жить?..

— С дороги! — ударил меня в спину чей-то выкрик. Я отскочил на обочину. Мимо нас пронеслась, хлестко обдавая воздухом, колонна стремительных «катюш».

Впереди я увидел свалившуюся набок крестьянскую телегу. Около коня, сердито покрикивая, бегал старик в рваном полушубке. Молоденькая девушка упиралась обеими руками в край подводы, тщетно пытаясь поставить ее на колеса. Вокруг валялись кочаны капусты.

— Поможем деду с внучкой? — предложил старшина. — Пошли!

Я, Орел и трое земляков двинулись за ним. Вшестером ухватились за нижнюю грядку возка.

— Ну, взяли! — скомандовал старшина.

Одно легкое усилие, и телега приняла горизонтальное положение.

— Ой, хлопчики, як вам виддячыты? — суетился старик.

— Оставь парочку кочанов, — сказал старшина.

Я отвернулся, сделал вид, что ничего не слышал. В конце концов, старик не знал, чем отблагодарить нас, и старшина подсказал.

Как и следовало ожидать, все решилось за моей спиной к общему удовольствию.

7

Мы остановились на ночлег в одной из трех уцелевших в этом селе хат. Хозяйка поставила перед нами чугунок рассыпчатой отварной картошки, огромную миску с помидорами и огурцами, нарезала гору хлеба, — и что же? Не успела она оглянуться, как мы лихо все умяли. Мы — это я, старшина, Сперанский и Орел, который когда-то учительствовал здесь и поэтому был желанным гостем. Так как хата была маленькая, а ночи стояли еще не холодные, остальные разместились в сарае на сене.

Пока хозяйка стелила нам, мы со старшиной вышли во двор.

— Кажный день бы так! А, товарищ лейтенант? — спросил Саенков, отдуваясь от обильного ужина.

— Да, неплохо бы…

— Вроде бы притихло, — сказал он, прислушиваясь к поредевшим звукам боя.

— Нельзя же и весь день, и всю ночь палить, — заметил я.

— На этой войне, товарищ лейтенант, и суток для пальбы мало, — серьезно и значительно произнес он. В его словах было что-то личное, глубоко пережитое. Я подумал, что почти ничего не знаю об этом человеке и сужу, наверно, о нем тоже поверхностно.

— Ну ладно, — сказал он. — Пойду посты проверю!

Посты? Ведь у нас один пост — у въезда в село. Да и тот мы поставили больше для Панько — чтобы предупредить, что взвод здесь. Какие еще посты рисовались богатому воображению старшины? Ах да, дежурный в сарае!

— Пойдемте вместе, — предложил я.

Село, в котором мы остановились, находилось в двадцати пяти километрах от Днепра. Это расстояние я вычислил среднеарифметически: все, кого мы спрашивали, отвечали по-разному. Таким образом, путь нам предстоял еще немалый. Конечно, мы бы успели больше, если бы не занятия, которые проводили уже четыре раза и намерены были продолжать дальше. Но все равно мы уложимся в срок, определенный командованием. А возможно, будем на переправе и раньше. То есть с учетом даже не приказа, а пожелания. Однако и это не предел. Я подумал, что если последние километры, когда нам будет не до занятий, мы проедем на попутных, то сэкономим еще какое-то время.

А машин к Днепру двигалось столько, что глаза разбегались. Вот и сейчас, несмотря на темноту, они шли непрерывным потоком, тускло подсвечивая дорогу закрашенными фарами.

В такой тьме мы не сразу нашли нашего дозорного. Он сидел на бревне поблизости от того места, где его оставили. Это был паренек в рваном свитере и солдатской пилотке без звездочки, которому я втайне симпатизировал. Звали его Витя Бут. За ужином мы узнали от Орла, что Панько и Бут когда-то учились у него русскому языку. Разумеется, Витя вместе со своим учителем более других был заинтересован в том, чтобы Панько возвратился из увольнения в срок. Поэтому и взялся подежурить.

— Ну как, нет еще? — спросил я.

— Ни… — В голосе Бута мне послышалась виноватая нотка. И беспокойство тоже.

— На сколько он уже опоздал? — обратился я к старшине.

— На полтора часа, — ответил тот, взглянув на светящийся циферблат своих трофейных ручных часов.

— Будем считать, что несколько нарядов вне очереди он уже заработал, — твердо сказал я. — И больше никогда не получит увольнительной.

— Лишь бы воротился. А там он у меня не заскучает, — посулил старшина.

Витя молчал. Но было видно, что он всей душой переживал за товарища.

— Сменить часика через два, или достоишь до утра? — спросил у него старшина.

Я удивился: ничего себе — достоять до утра, когда впереди еще вся ночь.

Но Витя опередил мое вмешательство:

— Достою!

Словно надеялся этим облегчить участь своего легкомысленного друга.