Раю он увидел еще с машины. Она перебегала разбухшую от грязи дорогу, выбирая места посуше. Она была так погружена в это занятие, что даже не заметила Бориса, на ходу спрыгнувшего с «газика» и бросившегося ей наперерез. И только когда он ее окликнул, она подняла глаза и радостно воскликнула:
— Борька!
Теперь она уже не разбирала, где грязь, где сухо.
Первый вопрос, конечно, об Юрке:
— Ну что там?
— Полный порядок. Передает привет!
— Я ужасно беспокоилась…
— Ну и зря!
— Знаешь, у нас только и говорят, как вам там достается.
— Ничего особенного, — пожал плечами Борис.
— За медикаментами?
— Разумеется. За чем же еще?
— Боречка, пошли быстрей! — заторопила она его. — А то можешь не успеть!
— Почему?
— Мы перебираемся на новое место!
— Куда?
— Куда-нибудь в тыл подальше. Боимся, что фрицы прорвутся!
На улице и во дворах стояли и грузились машины. Связисты сматывали провода. Из одного дома в другой перебегали озабоченные ординарцы…
Рая быстро шагала впереди, ведя Бориса за собой какими-то задворками. Наконец они вышли к длинному каменному сараю, около которого возвышалась гора пустых ящиков из-под медикаментов и стояли порожние бутыли.
Пробежав глазами список, начальница медсанбатовской аптеки, суровая, замкнутая Лиза Мнухина, сказала санитару:
— Выдайте старшему лейтенанту одни перевязочные материалы!
Что ж, она права. Аспирин им сейчас без надобности. Так же как десятки других мирных лекарств. За неделю боев под Лауценом к ним в медсанвзвод не поступило ни одного больного. Зато число раненых растет с каждым днем.
Однако сегодня рано утром, когда Борис уезжал из бригады, положение там было еще терпимым. Несмотря на свежие подкрепления, немцам не удалось сколько-нибудь продвинуться. Правда, в двух местах они слегка потеснили мотострелковый батальон Чепарина. Но, судя по всему, ненадолго. Заглянувший на минутку в медсанвзвод Юрка сообщил, что Чепарин дал слово Бате к вечеру вернуть утраченное…
Сказал Юрка и еще что-то важное. Но что — Борис не мог вспомнить, хоть убей! Очевидно, в то время он или отвлекся, или был невнимателен. Он не совсем уверен, что речь шла о Рае. Скорее всего нет. Последнее время Юрка почему-то избегал говорить о ней. Даже привет, который он просил передать, вряд ли можно было считать настоящим. Ведь первым напомнил о Рае Борис. Прощаясь, он не выдержал и спросил: «Привет передавать?» И Юрка, смеясь, ответил: «Разумеется!» И было в этом ответе и в этом смехе что-то такое легковесное и бездумное, что Борис растерялся. Неужели Юрка охладел к ней? После того, что у них было?
Только бы она не догадалась…
А Рая сразу принялась за дело. Принесла откуда-то пустой мешок. Борис держал его, а она с санитаром кидала туда бинты и вату. Иногда он встречал ее взгляд, тут же теплевший от дружеского расположения к нему…
Потом за ней прибежала санитарка:
— Товарищ старший лейтенант! Раненых привезли! Две машины!..
Перевязочные пакеты, которые Рая держала в руках, посыпались обратно в ящик. Не взглянув на Бориса, она устремилась к выходу. И он понял, что в эту минуту она ни о чем, кроме Юрки, не думает: а вдруг он там, среди раненых? Неужели так, со страхом и надеждой, она встречает каждую машину?
Выходя из аптеки, Борис нос к носу столкнулся со Славкой Ковалевым, который был адъютантом комбрига до Юрки, а сейчас командовал разведротой корпуса.
— Слышал? — взволнованно спросил тот. — Час назад немецкие танки вышли к Куммерсдорфу и перерезали дорогу на Лауцен!
— На Лауцен? Я же только оттуда!
— По-видимому, окружены наша бригада и сто тридцать вторая!
Значит, они все там, в окружении. И Юрка, и весь медсанвзвод, и добрый десяток его друзей! они там, а он тут, в безопасности! Может быть, многих из них уже нет в живых…
Что же делать? Как доставить туда перевязочные материалы? Когда он уезжал, бинтов и ваты оставалось всего на полдня.
— Да, положение, — выслушав Бориса, согласился Ковалев. — А ты попробуй сходить в штаб корпуса. Может быть, там что-нибудь придумают?
— Попробую…
Закинув за спину мешок с бинтами и ватой, Борис быстрым шагом двинулся к центру городка.
За какие-нибудь полчаса, пока он получал перевязочные материалы, улицы неузнаваемо изменились. По ним потянулись колонны грузовиков и обозы, спасающие от возможного прорыва немцев военное имущество.
Борис шагал, не обращая внимания на машины, которые то и дело заезжали на тротуар, превращая его в густое и вязкое месиво… Ясно одно: он должен во что бы то ни стало добраться до бригады! Где бы она ни находилась!
Борис потянулся за планшеткой с картой, но нащупал лишь пустоту. И тогда он вспомнил, что не взял ее с собой. Обычно он никогда не расставался с планшеткой, но сегодня, рассчитывая скоро вернуться, оставил ее в штабной «санитарке». Таким образом, ко всем его тревогам прибавилась еще одна: в планшетке находились фотокарточки Раи, которые она подарила ему еще в училище. Он уже тогда был влюблен в нее по уши. Она, конечно, видела это и, чтобы не отставать от подруг, вовсю крутивших с ребятами из фельдшерского батальона, тоже принимала его ухаживания. Впрочем, ей, как и ему, казалось, что она его любит. Но только после того, как они попали на фронт и попросили, чтобы их направили в одну часть, они поняли, что не надо было этого делать. Ровно через месяц Рая переехала в блиндаж к комбригу, высокому, стройному, седоватому полковнику, в которого нельзя было не влюбиться. Ходили слухи, что они расписались в Киеве. А потом в ее жизнь и в жизнь полковника вихрем ворвался молодой и прекрасный как бог Юрка.
