И нет этому конца - [25]

Третья и четвертая мины разорвались неподалеку от ныряльщиков. К счастью, осколки никого не задели: все четыре головы одна за другой замелькали на поверхности.

Несмотря на обстрел, солдаты и Панько продолжали нырять, но все безрезультатно.

Оставаться дольше было бессмысленно. И все-таки лейтенант никак не мог решиться отдать приказание о прекращении поисков. Его, как и нас, мучило сомнение: а что, если летчик где-то рядом и его можно еще спасти? Но и рисковать своими людьми он тоже не хотел.

В этот момент за нашей кормой разорвалась пятая мина. То ли взрывной волной, то ли осколком выбило кое-где шпаклевку, и лодку начало медленно заливать. Кто чем — касками, банками, саперными лопатками — стали вычерпывать воду.

— Назад! — крикнул спасателям лейтенант.

Трое из них поплыли к лодкам.

Всплывший последним Панько отчаянно закричал:

— На пидмогу!

Рядом с ним безжизненно шевелилось тело пилота.

Связисты тотчас же повернули обратно.

— Ребятки, подойдемте ближе! — обратился к гребцам лейтенант.

Несколько сильных взмахов веслами, и лодку вплотную подогнали к Панько.

Ухватившись за мокрую и скользкую куртку, мы попробовали втащить летчика в лодку.

Где-то впереди всплеснул воду очередной близкий разрыв. Мы пригнулись. Один из связистов, сидевший на веслах, удивленно посмотрел себе на запястье — оно мгновенно окрасилось кровью. Вот и первый раненый!

И тут летчик стал выскальзывать у нас из рук. Я с ужасом увидел, что Панько, поддерживавший его из воды, вдруг как-то странно запрокинулся и быстро пошел ко дну.

Я смотрел в лица подплывших связистов и молча показывал рукой на то место, где только что был санитар, — неожиданно я потерял дар речи…

Летчика и Панько втащили в лодку одного за другим. Панько был мертв. Осколок угодил ему чуть ниже сердца. Летчика же откачали. У него оказались перебиты обе ноги. Как он еще только держался на воде?

Я глядел на белое лицо Панько и уже не узнавал его. Какое-то чужое, незнакомое. Вот так и унес он с собой тайну своего испытующего ласкового взгляда…

5

Похоронили мы Панько в окопчике неподалеку от обрыва. На это ушло минут десять, не больше. Летчика в той же лодке отправили на левый берег. Потом связисты пошли своей дорогой — вправо, а я своей — влево. Один…

Первым из санитаров мне встретился Зубок. Он приколачивал указатель с надписью «Санпост». Вот молодцы! Так точно и верно назвали. Не медпункт, не санчасть, а именно санпост.

— Зубок! — позвал я.

Сказано было под руку, и он саданул себя камнем по пальцу и взвыл от боли. Затем простонал:

— Це вы, товарищ лейтенант?

— Сильно ударили?

— Гитлеру бы так промиж очей!

— А вы подуйте, помогает, — посоветовал я и смутился — так говорила мне мама.

Зубок с недоверием посмотрел на меня и… подул.

— Та и справди полэгшало, — удивленно сообщил он.

По пути к землянке мы разговорились. Зубок оказался человеком словоохотливым и бесхитростным. Через несколько минут я был в курсе всех новостей. О судьбе Чепаля до сих пор неизвестно. Прямо как в воду канул. Но большинство считает, что его где-то убило и засыпало землей. Сегодня утром отличился младший Ляшенко — Савва. Упал, зацепившись ногой за колючую проволоку, и чуть ли не до кости распорол себе руку. У старшего Ляшенко — Теофана — тоже беда: на заднице вскочил чирей, ни встать, ни сесть. Но больше всех не повезло Коваленкову. Второй день понос — едва успевает добежать до кустов…

— А зараз и я соби по пальцю тюкнув! — закончил свой рассказ об общих несчастьях Зубок.

— Хоть сам-то Сперанский здоров? — спросил я.

— Та здоровый, — успокоил меня санитар. — Ось вин иде!

К дороге по склону спускался в своей длинной, прожженной до дыр шинели Сперанский. Его мрачное лицо выражало крайнюю сосредоточенность.

Я помахал рукой. Он увидел меня и сдержанно улыбнулся: ни радости, ни удивления, всего лишь сухая регистрация факта моего появления. Возможно, это и хорошо — обходится без меня.

Подошел, доложил:

— Товарищ лейтенант, первое отделение отдыхает после дежурства. По списку числится шесть, налицо пять. Санитар Чепаль не вернулся с задания. Проведенные поиски оказались безрезультатны.

Ну, об этом мне уже известно.

— Скольким раненым вы оказали помощь? — спросил я.

Сперанский замешкался с ответом.

— Что случилось?

— В первую ночь помогли восьмерым.

— А вчера? А сегодня?

— Нам сказали, что раненых перевяжут и без нас, что наше дело только таскать их на носилках.

— Кто сказал?

— Командир санвзвода.

У меня вытянулось лицо:

— Кто?!

Он повторил:

— Новый командир санвзвода.

Я обалдело смотрел на него. Потом собрался с духом и потребовал объяснений. И вот что выяснилось. Ночью объявился незнакомый старший лейтенант, назвавшийся командиром санвзвода. С ним были санинструктор и два санитара в военной форме. Они заняли одну из пустых землянок на берегу и устроили там медпункт. Когда начался обстрел и появились первые раненые, обе группы, разумеется, столкнулись нос к носу. После недолгого выяснения отношений старший лейтенант принял под свою высокую руку мое отделение.

— Проведите меня к нему, — приказал я Сперанскому.

Тот молча двинулся под гору.

Новый медпункт я разглядел издалека — около него на шесте трепыхал флажок с красным крестом, сидели и лежали раненые.