И мы солдаты... - [13]

Мама застывает у порога.

— Что ты, сынок? Почему не вернется?

— Погиб папа, — шепчут Федькины побелевшие губы.

Горшок выскальзывает из рук мамы. Пахтанье разлилось по полу. А мы застыли, не в силах поверить тому, что сказал Федя.

Мама хочет что-то выговорить, спросить, но не выдерживает и бросается к брату.

— Я так и знала, так и знала, — кричит она и плачет во весь голос.

Федя вытаскивает из кармана смятую бумагу и молча протягивает маме.

— Позавчера еще пришло…

Мама и Федя стоят обнявшись и оба плачут. Я изо всех сил стараюсь перекричать их.

— Мама! Послушай! Но ведь яйцо-то не разбилось!

Я прижимаюсь к ним, самым моим близким и любимым, и кричу, кричу про яйцо, которое не разбилось.

Федор ласково разнимает мамины руки.

— Хватит, поплакали. Надо дело делать. Я пойду в военкомат, буду мстить фашистам за отца.

Мама заплакала еще горше:

— Что же ты говоришь, сынок! И тебя убьют. Ах, что же еще будет, что будет? Как все выдержать?!

…Соседи жалеют нас, но, сидя наедине с горем, сыт не будешь — надо идти в поле.

Работаем молча, мама осунулась, но держится из последних сил, не плачет, только вздыхает тяжело.

На третий день утром Федор говорит твердо, спокойно:

— Мама, я иду в военкомат.

— Но твои года еще не вышли, — неуверенно возражает мама. — Куда спешишь?

— На фронт, мстить за папу. — Федор непреклонен, и это понимаю даже я.

…Брат уходит в тот же день. В Канаш — в военкомат.

9

Наконец-то пришло письмо от Феди. Мама не находит себе места, пока я распечатываю его.

Письмо длинное, на двух страницах.

Мама садится у окна, опустив руки на колени, на глазах — слезы.

— Мама! — говорю с упреком. — Мама, не надо.

Письмо читаю сам — мама читает плохо, да и почерк у Федора мелкий, неразборчивый.

«Здравствуйте, дорогие мои мама и Ванек!» — начинаю я торжественно, но на второй фразе голос мой начинает дрожать, того гляди расплачусь от радости и волнения. И еще от гордости, что у меня такой брат! Настойчивый, смелый. В военкомате, как и думала мама, ему отказали. Сказали, чтобы приходил через год. Федя настаивал, доказывал, говорил, что хочет отомстить за отца. Но военком был непреклонен, советовал в деревне организовать отряд, учить молодежь военным играм.

Федор заявил: «Играть в войну — дело младшего брата, а мое — сражаться на фронте, воюют же мои ровесники в партизанских отрядах».

В общем, ушел брат из военкомата ни с чем и в тот же день укатил на товарном в Москву!

Ай да Федька, вот счастливый, Москву увидел!

Мама даже плакать перестала! Сама удивляется, что у нее такой сын.

— Виданое ли это дело, в Москву один! Пропадет, ой пропадет!

— Не бойся! Не пропал! — говорю и дальше читаю.

А дальше было так. На каждой станции вагоны солдаты проверяли, многих ссаживали, а Федька удачно спрятался — его не нашли. Так он благополучно добрался до Москвы. Объездил все вокзалы — искал поезда, которые идут на фронт. Но там к ним близко никого не подпускали. Народу кругом — тьма-тьмущая. Сутолока, беготня. Вышел Федя на улицу, прижался к стене и не знает, что же дальше-то делать. Тут к нему паренек подошел, таких же лет примерно, и одет так же, и мешок за плечами такой же, только у Феди — лапти, а паренек в ботинках. Разговорились.

— Откуда ты?

— Из Чувашии. А ты?

— Я с Украины, а где Чувашия — не знаю.

Оказалось, Петро, так звали паренька, сирота — родителей у него убили фашисты, а самого его спасли наши солдаты. Устроили в детдом и отправили за Урал в эвакуацию, но Петро по дороге сбежал и оказался в Москве. Тоже хочет на фронт или к партизанам.

Так у Феди появился друг, а вдвоем всегда легче. Как-то исхитрились они и влезли в поезд, но на первой же станции их задержали. Вместо фронта попали они в военное училище.

«Здесь у нас есть винтовки, и автоматы, и даже пулеметы. Учимся стрелять, стараемся.

Одели нас, как солдат, и кормят хорошо. Будьте здоровы. За меня не беспокойтесь. С приветом, ваш сын и брат Федор».

— Мама! А ты плакала! Видишь, как все хорошо получилось.

— Дурачок! Жил бы дома, ан нет, — причитает мама, а мне уже досадно — почему в нашей школе нет ни автомата, ни пулемета? Одна винтовка и то старенькая-престаренькая…

— Прочти-ка, сынок, еще раз, о каком ахтумате и пелемете он пишет? — просит мама.

С радостью перечитываю письмо.

— Все стреляют, как бы в него не попали, — вздыхает мама.

Я смеюсь.

— Не попадут! Мы в школе тоже стреляли в мишень. Только никак я не попаду в десятку. Эх, автомат бы!..

— Вот я сейчас покажу тебе ахтумат! — ругается мама. — И этот туда же, за старшим лезет!

Мама совсем расстроилась и с досады меня за вихры дернула — это она умеет. Теперь мне частенько от нее достается.

— Мама! А когда мы Феде ответ напишем?

— Ты не забыл, что тебе сегодня на току дежурить? Вернешься, и напишем.

Выбегаю из дома. Ток — рядом с деревней. Хромой дядя Петр уже ждет меня.

— Опаздываешь, Ванек, не годится, — ворчит он. — Дежуришь до полуночи, а потом и я подойду.

— Не впервой!

— Не впервой — это верно, а вот к своим обязанностям надо относиться серьезно.

— Ладно, ладно, дядя Петр. Не беспокойся, никакой скотины не подпущу.

— Скотина на четырех ногах, а ты за двуногой приглядывай! Помни, охранять ток — все равно что охранять границу. — Дядя Петр заковылял к воротам.