И мы солдаты... - [11]

— Идут! — шепчет Илюшка из своего «секрета».

— С какой стороны?

— Сзади хотят нас обойти.

Как мы и думали. А ну, айда, вперед! Разбегаемся. У самого спуска в овраг остается один Лешка. Лешка у нас автоматчик. Сам себе соорудил автомат. На валик с зубьями прицепил пластинку. Крутишь валик автомат трещит так, что уши затыкай. Небось от настоящего столько шума не бывает!

Едва мы скрылись, Санькин отряд появился у оврага, Лешка затрещал своим автоматом на весь лес.

«Враги» бросились вперед, закричали:

— Ура!

А Лешка трещит и тоже кричит на разные голоса: такая у него военная хитрость.

Группа Саньки попалась на нее и обратно ринулась, а тут мы выскочили на дорогу и вопим:

— Ура, ура, ура!

— Тра-та-та-та-та! — трещит Лешка.

Одуревший от треска и крика Санька затоптался на месте. В общем, оказался в ловушке. Не хвались раньше времени, не задирай нос!

Василий Архипович похвалил нас:

— Теперь вы молодцы, ловко провели врага!

— Хитрые, как лисицы! — подмигнул я Саньке.

8

Идет четвертое военное лето. Как долго мы не видели папу, да и не мы одни, пока еще никто из фронтовиков не возвратился домой. Кто ранен, кто воюет, есть и пропавшие без вести. Пришли в деревню и похоронки. Но в последнее время больше писем от раненых, из госпиталей, чем сообщений о погибших. Гонят, гонят наши фашистов, уж теперь-то скоро конец. А значит, и папа снова будет с нами!

Я лежу на спине, надо мной высокое ночное небо. Бегут по небу темные тучи, то и дело закрывают светлый серпик луны, и кажется, что это луна скользит по небу, спешит, торопится.

— Федь, смотри-ка, луна бежит, — говорю я.

— Это только кажется, — бормочет брат. — Не мешай спать. — Голос у него какой-то странный и совсем не сонный.

— Федь, а ты тоже не спишь? Слышишь, как перепел поет? — Я приподнимаюсь осторожно, но снопы, на которых мы устроились, громко хрустят. Ночь теплая, тихая. Ну, как тут уснешь! И перепел вовсю заливается.

— Пет-пел-дек! Пет-пел-дек! Ему тоже не спится. Интересно, о чем он поет?

Накрываю голову пиджаком, крепко зажмуриваю глаза, но сон не идет.

— Федь, а Федь, давай о папе говорить! — прошу я. — Говорят, наши здорово шпарят немчуру! И папа, наверное, поддает им из автомата.

Брат — ни звука. А я ведь знаю, что не спит, только делает вид, чтобы я угомонился.

— Федь! — пристаю опять. — Как разобьем фашистов, так и кончится война?

— Спи, тебе говорят.

— Я папу хочу скорей увидеть. А ты?

Брат с головой накрывается полой армяка. Я крепко прижимаюсь к его спине, закрываю глаза. Перепел наконец-то замолчал. Уже сквозь сон слышу, как Федя вздыхает тяжело, и кажется, нет, мне это, конечно, только кажется, хлюпает носом, спина его вздрагивает.

— Федь, ты что? — вскакиваю я, хочу заглянуть ему в лицо. Сна как не бывало. Что это с ним случилось? Может, заболел? Но тут раздается недовольный шепот тетки Христины:

— Перестань, Ванек. Сам не спишь и нам мешаешь.

Я укладываюсь на свое место. Прижимаюсь к брату, прислушиваюсь к его дыханию. Кажется, спит. Напрасно я встревожился. Чего только ночью не почудится!

Нас здесь много, почти вся бригада. Правда, почти все взрослые ушли домой, в деревню, а мы, ребята, ночуем в поле, на снопах. Тетя Христина тоже осталась с нами — живет она одна, домашних дел у нее мало. Оказывается, и она не спит. Наверное, лежит и о дяде Миколе думает. А дядя Микола пишет часто и даже Пашке прислал письмо, беспокоится, как он со стадом управляется. И не зря беспокоится. Всем сейчас плохо, и коровам тоже. Худющие стали, кожа да кости, и молока мало дают. Этой зимой они совсем обессилели — некоторые даже не могли сами подняться. Правда, летом получше. Пашка очень старается, недавно запустил их на луга. Ну, потом ему за это в правлении влетело. Председатель очень ругался: летом все скормим, чем зимой будем кормить!

Пашка хотел даже дяде Миколе написать, пожаловаться, но мы его отговорили — зачем расстраивать фронтовика!

Я сам не заметил, как уснул, а разбудил меня голос тети Христины:

— А ну, работники, вставайте. Не ленитесь!

Вскочили, как встрепанные, и в овраг, к ручейку. Вода в ручейке холодная и прозрачная. Ополоснешь лицо — весь сон убежит. Брызгаемся, хохочем. Лешке, как всегда, попадает больше всех, промок с головы до пяток. Обратно идем по колючей стерне, но никто не хнычет, привыкли. Ступни ног затвердели за лето — еще бы! Только босиком и бегаем.

Все разбрелись по полю — на каждую семью отмерили участки. Заискрились на солнышке серпы. Отовсюду слышишь — вжик-вжик, вжик-вжик. Это острый серп срезает спелую рожь. Мама жнет левой рукой. Да так красиво, быстро — залюбуешься. А еще левша! Никто за ней не успевает, даже ловкая тетя Христина. А уж мы с братом и подавно. Я все поглядываю на дорогу — пора бы уж и тете Анне приехать! Она привозит нам завтрак. Интересно, чем сегодня накормит?

— Едет, едет! — кричит кто-то с соседнего участка.

Втыкаем серпы в снопы, хватаем миски и бегом к повозке. Я впереди, за мной Федор. Мы работаем ближе всех к дороге. Окружили повозку.

— Тетя, чем кормить будешь?

— Суп с галушками! Галушки большие — сыты будете!

— Ура! Суп с галушками! — кричат ребята и подставляют свои миски.