И будет вечен вольный труд - [43]

Придет его будить Федосья Ермолавна,

И он поднимется; отекшею рукой

Укажет на стакан с брусничною водой

И выпьет залпом всё; потом почешет спину

И отправляется лениво на крыльцо,

Чтоб освежить свое заплывшее лицо…

Меж тем на водопой пригнали уж скотину,

Уж солнце клонится к закату — и порой

Из саду вдруг пахнет некошеной травой.

Сквозь рощу темную огонь заката блещет,

И каждый лист сквозит и радостно трепещет…

1855

Николай Платонович Огарев

1813–1877

Деревенский сторож

      Ночь темна, на небе тучи,

Белый снег кругом,

И разлит мороз трескучий

В воздухе ночном.

      Вдоль по улице широкой

Избы мужиков—

Ходит сторож одинокий,

Слышен скрип шагов

      Зябнет сторож; вьюга смело

Злится вкруг него,

На морозе побелела

Борода его.

      Скучно! радость изменила,

Скучно одному;

Песнь его звучит уныло

Сквозь метель и тьму.

      Ходит он в ночи безлунной,

Бела утра ждет

И в края доски чугунной

С тайной грустью бьет.

      И, качаясь, завывает

Звонкая доска…

Пуще сердце замирает,

Тяжелей тоска!

1840

Прощание с краем, откуда я не уезжал

Прощай, прощай, моя Россия!

Еще недолго — и уж я

Перелечу в страны чужие,

В иные, светлые края.

Благодарю за день рожденья,

За ширь степей и за зиму,

За сердцу сладкие мгновенья,

За горький опыт, за тюрьму,

За благородные желанья,

За равнодушие людей,

За грусть души, за жажду знанья,

И за любовь, и за друзей,—

За все блаженство, все страданья;

Я все люблю, все святы мне

Твои, мой край, воспоминанья

В далекой будут стороне.

И о тебе не раз вздохну я,

Вернусь — и с теплою слезой

На небо серое взгляну я,

На степь под снежной пеленой…

1840

Дорога

Тускло месяц дальний

      Светит сквозь тумана,

И лежит печально

      Снежная поляна.

Белые с морозу

      Вдоль пути рядами

Тянутся березы

      С голыми сучками.

Тройка мчится лихо,

      Колокольчик звонок,

Напевает тихо

      Мой ямщик спросонок.

Я в кибитке валкой

      Еду да тоскую:

Скучно мне да жалко

      Сторону родную.

1841, 15 декабря

Изба

Небо в час дозора

      Обходя, луна

Светит сквозь узора

      Мёрзлого окна.

Вечер зимний длится;

      Дедушка в избе

На печи ложится,

      И уж спит себе.

Помоляся богу,

      Улеглася мать;

Дети понемногу

      Стали засыпать

Только за работой

      Молодая дочь

Борется с дремотой

      Во всю долгу ночь.

И лучина бледно

      Перед ней горит.

Всё в избушке бедной

      Тишиной томит;

Лишь звучит докучно

      Болтовня одна

Прялки однозвучной

      Да веретена.

<1842>

Арестант

Ночь темна. Лови минуты!

Но стена тюрьмы крепка,

У ворот её замкнуты

Два железные замка.

Чуть дрожит вдоль коридора

Огонёк сторожевой.

И звенит о шпору шпорой,

Жить скучая, часовой.

«Часовой!» — «Что, барин, надо?» —

«Притворись, что ты заснул:

Мимо б я, да за ограду

Тенью быстрою мелькнул!

Край родной повидеть нужно

Да жену поцеловать,

И пойду под шелест дружный

В лес зелёный умирать!..» —

«Рад помочь! Куда ни шло бы!

Божья тварь, чай, тож и я!

Пуля, барин, ничего бы,

Да боюся батожья!

Поседел под шум военный…

А сквозь полк как поведут,

Только ком окровавленный

На тележке увезут!»

Шепот смолк… Все тихо снова…

Где-то бог подаст приют?

То ль схоронят здесь живого?

Толь на каторгу ушлют?

Будет вечно цепь надета,

Да начальство станет бить…

Ни ножа! ни пистолета!..

И конца нет сколько жить!

1850

Свобода

Когда я был отроком тихим и нежным,

Когда я был юношей страстно-мятежным,

И в возрасте зрелом, со старостью смежном,—

Всю жизнь мне всё снова, и снова, и снова

Звучало одно неизменное слово:

            Свобода! Свобода!

Измученный рабством и духом унылый,

Покинул я край мой родимый и милый,

Чтоб было мне можно, насколько есть силы,

С чужбины до самого края родного

Взывать громогласно заветное слово:

            Свобода! Свобода!

И вот на чужбине, в тиши полунощной,

Мне издали голос послышался мощный…

Сквозь вьюгу сырую, сквозь мрак беспомощный,

Сквозь все завывания ветра ночного

Мне слышится с родины юное слово:

            Свобода! Свобода!

И сердце, так дружное с горьким сомненьем,

Как птица из клетки, простясь с заточеньем,

Взыграло впервые отрадным биеньем,

И как-то торжественно, весело, ново

Звучит теперь с детства знакомое слово:

            Свобода! Свобода!

И всё-то мне грезится — снег и равнина,

Знакомое вижу лицо селянина,

Лицо бородатое, мощь исполина,

И он говорит мне, снимая оковы,

Моё неизменное, вечное слово:

            Свобода! Свобода!

Но если б грозила беда и невзгода,

И рук для борьбы захотела свобода,—

Сейчас полечу на защиту народа,

И, если паду я средь битвы суровой,

Скажу, умирая, могучее слово:

            Свобода! Свобода!

А если б пришлось умереть на чужбине,

Умру я с надеждой и верою ныне;

Но в миг передсмертный — в спокойной кручине

Не дай мне остынуть без звука святого,

Товарищ! шепни мне последнее слово:

            Свобода! Свобода!

1858

«Сторона моя родимая…»

Сторона моя родимая,

Велики твои страдания,

Но есть мощь неодолимая,

И полны мы упования:

Не сгубят указы царские

Руси силы молодецкие,

Ни помещики татарские,

Ни чиновники немецкие!

Не пойдет волной обратною

Волга-матушка раздольная,

И стезею благодатною

Русь вперед помчится вольная!

1858

Дедушка

Ах, изба ты моя невысокая!

Посижу, погляжу из окна,

Только степь-то под снегом широкая,

Только степь впереди и видна.

Погляжу я вовнутрь: полно ль, пусто ли?.