Хвосттрубой, или Приключения молодого кота - [6]

«Может быть, он станет великим охотником», – подумала она. Отец его, Полосар, был без преувеличений статным, могучим котом – от него даже как бы веяло Древностью, особенно в ту зимнюю ночь, когда она спела с ним Брачную Ритуальную.

Но теперь Полосар исчез – влекомый чутким носом за каким-то смутным желанием, – а ее, естественно, оставил растить его потомство в одиночку.

Фритти рос, и ее перестали посещать первоначальные предчувствия. Семейные заботы и тяжкие повседневные труды по взращиванию выводка притупили многие тончайшие ощущения Травяного Гнездышка.

Хотя Фритти был котенком веселым и дружелюбным, способным и легко схватывающим, он так и не достиг той мощи и размеров, которые должен был бы унаследовать от охотника-отца. К тому времени, когда Око трижды открылось над ним, он был все еще не больше своей старшей сестрицы Тайри и куда меньше обоих братцев. Его короткий мех сплошь испещряли необычные абрикосово-оранжевые крапинки; лишь вокруг лап и хвоста красовались белые колечки, да лоб отмечен был небольшой молочной звездочкой.

Некрупный, но ловкий и подвижный – при некоторой котеночной неуклюжести, – Фритти проплясал все первое время жизни. Он резвился с братцами-сестрицами, гонялся за жуками, листьями и прочими мелкими движущимися предметами и закалял свое юное терпение, изучая точную науку охоты, которой Индесса Травяное Гнездышко обучала свой выводок.

Хотя семейное логово ютилось в груде щепок и щебня за одной огромной постройкой Верзил, Индессе долго не хотелось выводить котят за пределы гнездовья Мурчела, на открытое пространство, – для детей Племени равно важны и городская, и лесная наука. Ведь от того, насколько они станут подвижны, ловки и бесшумны, зависит их выживание – где бы они ни находились.

Куда бы ни направлялась из логова Травяное Гнездышко, ее юные воспитанники рыскали близ нее беспорядочной резвой оравой. С терпением, передавшимся ей от бесчисленных поколений, она учила своих озорников основам выживания: внезапному замиранию, устрашающему прыжку, точному вынюхиванию, мгновенному смертельному удару – всей охотничьей премудрости, которую знала. Она учила, показывала, проверяла; вновь и вновь терпеливо повторяла урок, покуда он не усваивался.

Конечно, терпение частенько истощалось и у нее, и время от времени проворный шлепок лапы по носу карал нерадивого за небрежение к науке. Выдержка не безгранична даже у матери из Кошачьего Рода.

Фритти любил учиться больше всех других котят Травяного Гнездышка. Однако и он порой бывал невнимателен, отчего ныл и его нос – особенно когда семья выходила в поля и рощи. Соблазнительные посвисты-чириканья крылянок и въедливые, незапамятно знакомые запахи этих мест заставляли его на миг забываться, тихонько мурлыча в кроне дерева и проветривая шкурку. Эти мечтания обычно прерывал быстрый материнский шлепок по мордочке. Она научилась распознавать этот его отсутствующий взгляд.

Грань меж сном и явью считалась в Племени восхитительной. Хотя оно и знало, что приснившейся Писклей не утолишь голода при пробуждении, а привидевшиеся сражения не оставят ран, были все же и поддержка, и облегчение в этих грезах, бесполезных в мире бодрствования. Племя и наяву так зависело от почти непостижимого – от чувств, предчувствий, ощущений и побуждений, – а грезы так противоречили множеству насущных нужд, что одно подкрепляло другое, сливаясь в нераздельное целое.

Все Племя обладало острейшими чувствами – от них зависели жизнь и смерть. Немногие, впрочем, постепенно становились яснозрячим и, провидцами, которые развили свою проницательность и чувствительность много более, чем даже высшая прослойка Племени.

Фритти был большим мечтателем, и поначалу его мать питала надежду, что у него, возможно, дар провидца. Он выказывал случайные вспышки удивительно глубоких предчувствий: однажды он, зашипев, согнал своего самого старшего братца с высокого дерева, а через миг ветка, на которой только что стоял брат, подломилась и рухнула. Бывали и другие намеки на глубокую его зрячесть, но покуда время бежало, а он выходил из котячества – таких случаев стало меньше. Он сделался рассеяннее – скорее просто мечтатель, чем толкователь предчувствий. Мать решила, что ошибалась, и, когда приблизился День Именования Фритти, начисто об этом забыла.

Перед первым же Сборищем после своего третьего Ока юным кошкам предстояло Именование. Именование было церемонией величайшей важности.

По законам Племени все кошки получали по три имени: имя сердца, имя лица и имя хвоста. Имя сердца котенку давала мать при рождении. Это было имя на древнем кошачьем языке, Языке Предков. Его употребляли только кровные родичи, ближайшие друзья и те, с которыми молодые кошки соединялись в Брачном Ритуале. Фритти было как раз такое имя.

Имя лица давали юнцам Старейшины перед первым их Сборищем, – имя на общем языке всех теплокровных тварей, на Едином Языке. Оно могло употребляться повсюду, где требуется имя.

Что же до имени хвоста, большинство Племени утверждало, что все кошки с ним и на свет родились; дело попросту в том, чтобы открыть его. Это открытие было очень личной штукой – оно никогда не обсуждалось, им ни с кем не делились.