Хватит убивать кошек! - [68]

Отсюда:

1) резкий протест против социальной несправедливости, тем более резкий, что неразумность реального общества воспринималась по противопоставлению разумности человеческой природы;

2) стремление защитить угнетенных, что для философов означало стремление прежде всего создать учение, отражающее интересы народных масс. Тенденция к «слиянию» с угнетенными неизбежно порождала их идеализацию, усиленную со своей стороны установками «традиционного гуманизма», а также преобладание коллективистских и эгалитаристских ценностей над индивидуалистическими;

3) готовность принять идею насилия (свойственную лишь части радикальных учений, в том числе марксизму). Мне кажется, что именно для XIX в. более, чем для любой другой эпохи, было характерно в принципе противоестественное сочетание идеи насилия с гуманистическим идеалом. Психологически это сочетание делали возможным сильнейшая вера в разумность человеческой природы, преобладание коллективистских ценностей, а также характерная для марксизма идея о том, что путь к свету лежит через сгущение тьмы[271], — идея, оправдывающая «последний и решительный» рывок к свету и даже порождающая «героику насилия». Но сказались здесь и воспринятые марксизмом механизмы утопического сознания, предполагавшего монополию творца системы, предержащего власть, на понимание того, что есть благо.

Легко заметить, что «революционный комплекс» испытал сильнейшее влияние «традиционного гуманизма» и даже, возможно, был наиболее естественной реакцией последнего на крайнее обострение социальных противоречий. Вместе с тем в «революционном комплексе» было заложено и отрицание общечеловеческих ценностей «традиционного гуманизма».

Я думаю, что именно эти ментальные установки явились «эмоциональными матрицами» наиболее важных положений марксизма. Легко проследить связь между данным набором «матриц» и теоретическими постулатами марксизма. История представляется Марксу и Энгельсу имеющим строгую внутреннюю логику процессом развития по спирали. Эта логика с неизбежностью ведет к прогрессу, и человечество как бы восходит по логически определенным ступеням лестницы, ведущей в золотой век коммунизма. Вместе с тем человек сам творит свою историю, содержанием которой является столкновение человеческих воль, относительно рационально отражающих истинные интересы тех или иных людей. Тем самым между объективным положением людей, их сознанием и действиями устанавливается более или менее жесткая связь — возможность нарушения ее, конечно, допускается, но в пределах, в которых это ничего существенного не меняет в общей картине.

Но человек, творящий историю, — это философская абстракция, нуждающаяся в конкретизации. С точки зрения Маркса и Энгельса, настоящими творцами истории выступают отнюдь не отдельные личности, но народные массы. Причем это — трудящиеся массы; и вот труд, экономическое развитие объявляются главным источником прогресса, начиная от превращения обезьяны в человека и кончая грядущим утверждением золотого века. Поэтому и ступенями лестницы, по которой восходит человечество, являются этапы экономического развития. Здесь начинается политэкономический анализ, главное в котором — концепция способа производства как диалектического единства производительных сил и производственных отношений. В принципе Маркс признает первичность производительных сил, развитие которых приводит к конфликту с устаревшими производственными отношениями. Таким образом, развитие происходит через разрешение противоречий, иными словами — через борьбу. Однако это не борьба абстрактных категорий, это борьба людей, ибо человек — творец истории. Разумеется, не отдельных индивидов, поскольку индивидуальное начало для Маркса малозначимо, но их групп. В силу определяющей роли материального производства основными объединениями людей оказываются классы, выделяемые по их месту в системе производственных отношений, а главным противоречием между людьми — конфликт классов, в перспективе разрешаемый лишь воссозданием на новом витке спирали бесклассового общества. В концепции классовой борьбы как бы смыкаются идеи о закономерности истории, о человеке как ее творце, о социальности человеческой природы и о роли народных масс.

Этот перенос концепции развития через разрешение противоречий с абстрактной борьбы производительных сил и производственных отношений на классовую борьбу, может быть, центральный элемент марксизма. Человек выполняет свою роль творца истории в первую очередь в форме классовой борьбы. Уже не люди, а именно классы оказываются центральными персонажами марксистской истории. Тем самым происходит разрыв с общечеловеческими ценностями «традиционного гуманизма». Борьба классов носит бескомпромиссный характер и не оставляет места для иллюзий. В стремлении к «неприкрашенной правде» уместно видеть не только жажду истины, но и готовность оправдать жестокость. Конечно, вся ответственность за жестокости возлагается на власть имущих как повинных в социальной несправедливости, порождающей зло. Таков генезис одной из центральных идей марксистской философии истории — идеи вселенской невинности борцов за социальную справедливость. Классовая принадлежность служит основой для этических оценок, симпатий и антипатий. Конечно, и здесь допускаются исключения, но не более того. Марксизм обязательно включает в философию истории этический момент (то, что позднее было названо принципом партийности), но тем самым он дает ключ для анализа его как ментальной системы. Именно классовый анализ — главное в марксизме, его «живая душа», если воспользоваться словами Ленина, сказанными о диктатуре пролетариата. Если классовый анализ — главное даже в марксистской политэкономии, то что же говорить об изучении социального строя, политики или культуры? Марксистская история — это история классов, а еще точнее — история классовой борьбы. В определенный момент две концепции истории — как закономерного логического процесса и как классовой борьбы, т. е. деятельности людей, — сливаются воедино, и классовая борьба, направляемая научной теорией, оказывается путем к логически заданному светлому будущему, а свобода — осознанной необходимостью. Этот момент — собственная деятельность Маркса и Энгельса. Ничто так не выдает субъективный характер их взглядов на историю, как это совпадение. Взятая отдельно, вне этого комплекса представлений, идея классовой борьбы не могла бы стать центральной концепцией историософской системы.