Хрущёв и Насер. Из истории советско-египетских отношений. Документы и материалы. 1958–1964 - [82]

Меня предупредили, что в Асуане особенно сухой климат, где раз в несколько лет выпадает дождь. Я приготовился к этим условиям. И всё же, когда мы приехали в Асуан, мы как в духовку залезли. От солнца нигде не было спасения. Но помещение, в котором я разместился, было хорошим, с охлаждением воздуха, с водой. Но принять холодный душ – это было только название, потому что вода в душе была тёплая, нагретая асуанским солнцем.

На вечер был назначен митинг. А перед этим, по-моему, было собрание наших специалистов и рабочих. У них там был свой клуб, и они пригласили меня, чтобы я выступил перед ними. Я с удовольствием согласился. Побеседовал с ними, рассказал о положении дел в стране. Положение дел было хорошим и настроение у людей было хорошее.

При закате солнца собрался митинг. Почему вечером или ночью? Потому что днём на открытом воздухе невозможно было находиться. Выступил президент. Президент выступил и впервые сказал о социализме, который они строят и будут строить на основе научного социализма. То есть он отошёл от обычного стандарта о строительстве арабского социализма. Здесь он впервые сказал о научном социализме. Он не сослался на Маркса и Ленина, но сказал, что научный социализм. Это одно и то же собственно. Он не сослался не только по внутреннему пониманию, но, видимо, учитывал настроение своих противников, а главным образом своих союзников, которые не совсем понимали эти вопросы. Поэтому он делал временную уступку. Во всяком случае, это было шагом вперёд и мне было приятно это слышать.

У меня была подготовлена небольшая речь, и я тоже выступил. Слушателями был встречен хорошо. Потом выступил Бен-Белла. Бен-Белла произнёс очень хорошую речь. Потом выступил Ареф. Нельзя было согласиться с такой речью, потому что в политическом отношении речь была очень путаной. Она переплеталась с его неверным пониманием. Он там говорил об иракском социализме и только об иракском. Много говорил об Аллахе, как верующий человек. Одним словом, речь его была не такой, как у Насера, и конечно не такой, как у Бен-Беллы.

Речь премьера Йемена не выделялась чем-то особенным. Это была передовая митинговая речь, поэтому не вызвала энтузиазма. Но ничего не было сказано такого, против чего можно было бы возражать. Тем более, если учесть внутреннее положение этой страны и взгляды самого премьер-министра. Это не коммунист, военный человек, поэтому от него требовать нечего было. Да и сам он был без особых претензий. Но он демонстрировал, что хочет дружественных отношений с Советским Союзом. Мы это понимали, поддерживали его и оказывали ему помощь. Мы тогда строили для Йемена морской причал и другие сооружения. Но больших сооружений мы тогда в Йеменской Республике не вели, потому что внутреннее положение было непрочным и премьеру было не до строительных объектов. Он вёл войну против принца Эль-Бадра, который стал потом королём. Интересная личность. Я о нём кое-что расскажу позже, потому что встречался с ним раза два-три. Очень оригинальный человек. Я встречался с ним тогда, когда он был наследным принцем короля Йемена.

На этом митинге я сидел рядом с Бен-Беллой. Когда выступал Ареф, Бен-Белла всё время улыбался, даже поворачивался в мою сторону и смеялся. Он понимал, что я тоже не согласен с его высказываниями, поэтому так открыто выражал своё отношение к речи. Когда выявилось содержание речи Арефа, Бен-Белла начал меня уговаривать выступить, Я говорю: «Позвольте, это же неприлично. Мне было дано слово, я выступил, сказал, что мы считали нужным сказать, а сейчас у меня и речи подготовленной нет. Это будет плохо расценено, что я проявляю какие-то особые притязания, что не положено гостю». «Да нет, что вы!» Начал меня уговаривать. «Поверьте мне, что это будет очень хорошо воспринято. А что у вас нет текста, – я уверен, что вы найдёте что сказать, и скажете полезное для Арефа и всех слушающих». Отказываясь, я имел в виду Насера, что ему это будет неприятно. Потом говорю: «Выступить и открыть дискуссию с Арефом на митинге – неприлично. Он же президент Иракской Республики?» Но тут вмешался Насер. Он тоже обратился ко мне: «Я Вам советую выступить. Вы не вступайте в полемику, не называйте его фамилии, но выскажите свою точку зрения. Она будет полезной для Арефа и для других слушателей. Иначе сложится такое впечатление, что мы с ним согласны». Я говорю: «Имейте в виду, что я выскажу свою точку зрения, а вы её знаете, поэтому не будьте на меня в претензии».

Я выступил и сказал о научном социализме. А у Арефа была примерно такая же структура мыслей, которую когда-то высказывал Насер. Но для Насера это был уже пройденный этап, а Ареф сейчас повторял эту позицию: арабский народ, мы делаем всё для арабского народа, мы верны арабскому народу. Не разделял на классы, а рассматривал арабский народ как единое целое. Вот эту тему я и взял для своего выступления. Я сказал: «Вот некоторые говорят насчёт арабского народа. Но арабский народ, как и все народы, имеет сложную структуру. Есть арабы капиталисты, есть арабы помещики, есть арабы крестьяне, есть арабы рабочие. Так за каких арабов ораторы, которые здесь выступают? Потом, арабы-крестьяне хотят получить помещичью землю, а арабы-помещики не хотят её отдать. Наоборот, помещики хотят, чтобы феллахи работали на них. Арабы-рабочие работают на арабов-капиталистов и эти капиталисты хотят, чтобы рабочие работали как можно больше, чтобы рабочий день был у них как можно длиннее, и получали они как можно меньше. Арабы-рабочие же хотят своего: меньше работать и больше получать. Так вы за каких арабов? За арабов-рабочих или арабов-капиталистов»? И другие элементарные доводы приводил, понятные для марксистов. Я закончил. Кому нужно было понять, те поняли, что я полемизирую с Арефом, с его речью. Но когда я готовился к выступлению, то вся моя подготовка заключалась в том, что я сидел, собирался с мыслями, приводил их в какую-то последовательность, поэтому меня беспокоило, поймут ли меня рабочие и служащие, которые были на митинге. Главным образом рабочие. Но среди них абсолютное большинство неграмотных, которые воспитывались в таком понимании, что прогрессом для них является арабский социализм и что нужно бороться за защиту арабов. И это вполне понятно, потому что много лет Египет был под пятой английских колонизаторов, потом арабские народы вели борьбу против Израиля, который захватил их земли. Поэтому, когда говорили «за интересы арабов», «за арабский народ», в их понимании это было против внешнего врага. Вопросы же внутренние и вопрос классовой борьбы затушевывались, не вскрывались. Компартия же Египта и компартии других стран находились в подполье и были ещё слабы. Таким образом, обнажив классовый состав египетского общества и других арабских государств, я беспокоился, как поймут это рабочие? Поймут ли правильно? Но народ слушал очень внимательно. Переводил тогда наш переводчик и переводил, видимо, хорошо, потому что народ принимал речь хорошо, с одобрением, и довольно бурным одобрением.