Хрущёв и Насер. Из истории советско-египетских отношений. Документы и материалы. 1958–1964 - [60]

Равным образом, если бы мы считали возможным думать об изменении положения в Ираке или Иордании с помощью силы, то совершить эту попытку, по меньшей мере, было бы нетрудно, так как сирийская армия находилась в Иордании и было бы нетрудно приказать ей начать военные действия. Но это не только противоречит нашим принципам, но и осуждается каждой каплей арабский крови, которая течёт в жилах нашего народа.

Я полагаю, господин Премьер-Министр, что Вы не допускаете возможности, что беседа между нами могла на деле происходить иначе, чем Вы излагаете в Вашем послании. Поэтому, как я думаю, Вы настойчиво повторяете, что Вы опираетесь на протокольные записи, которые вели переводчики во время наших совещаний, и что я опирался на свою память.

Действительно, я не мог обременять свою память больше, чем она в состоянии вынести. Поэтому после каждого совещания между мною и Вами я созывал заседание комиссии из членов делегации и рассказывал, что произошло, мы фиксировали это в протоколах. Кое-какие высказывания в Вашем послании глубоко поразили членов этой комиссии. Среди них – вице-президент ОАР господин Акрам алъ-Хаурани, который выразил удивление по поводу того, что в своем послании Вы говорите, что я жаловался Вам на него. Это – факт невозможный ни с точки зрения принципов, в которые я верю, ни с точки зрения этики, которая, по-моему, неотделима от политики. Возможно, что более всего мы в нашей политической деятельности заботились о том, чтобы не устраивать торга за счёт принципов, не отделять достоинство от интересов.

Я хорошо помню, как и мои коллеги, ту беседу, которая происходила между нами и в которой затрагивался вопрос о единстве. Эта беседа зафиксирована в наших протоколах, продиктованных мною сразу же после нашей встречи.

Я не высказываю своего неодобрения по поводу того, что Вы не выразили полного согласия с единством. Мне нечем было убедить Вас в этом. Вы рассказали мне о лидерах сирийских партий. Я сказал Вам, что почти все патриотические элементы Сирии участвуют в моем кабинете. Я назвал Вам эти фамилии и спросил Вас, кого Вы имеете в виду, кроме названных лиц. Вы сказали мне, как, видимо, Вы помните, аль-Азем.

Я понял, что Вы указываете на господина Халеда аль-Азема,

Я не мог позволить себе продолжать обсуждать с Вами эти имена, и мы перешли к другой теме.

Меня удивили в Вашем письме слова о нашей первой встрече в Москве; но меня в ещё большей степени удивили Ваши слова в том же письме относительно моей второй встречи с Вами 16 июля, вскоре после революции в Ираке.

Первая мысль, которая пришла мне в голову сразу же после революции в Ираке, была мысль о встрече с Вами. Это было событие, которое я ожидал в свете дискуссии, имевшей место между нами на нашем первом совещании в Москве.

Как мы и полагали, поднялись патриотические силы в иракской армии. Нельзя было допустить и мысли, чтобы позволить колониализму подавить национальную революцию в её колыбели. Ваша позиция была ясна в том, что мы встанем на сторону этой революции, каковы бы ни были последствия.

Что касается вашей позиции по отношению к этой революции и к нам в этом случае, то мне пришла в голову мысль, что, вероятно, развитие новых событий сделает условия подходящими, чтобы мы услыхали от Вас ясный ответ на вопрос, который я Вам, в частности, задавал в виде предположения на первом нашем совещании в Москве. События сами превратили это чистое предположение в реальный факт.

Это и была непосредственная причина, из-за которой я просил встретиться с Вами в любом удобном для Вас месте. Вы решили, чтобы наша встреча состоялась в Москве. К несчастью, я не смог получить от Вас ясного ответа на вопрос, поставленный мною перед Вами в апреле месяце предположительно. События в июле месяце поставили его практически. Сейчас Вы объясняете неполучение мной полного ответа от Вас на этот вопрос тем, что Вы опасались тогда, что я, узнав о вашей неограниченной помощи, не смог бы удержаться от военной акции, которая ещё более осложнила бы обстановку.

Однако это объяснение не удовлетворяет меня, и я хотел бы спросить, что это за военная акция, которую я мог бы сгоряча совершить? В то время иракская национальная революция была в колыбели, мы занимали чисто оборонительную позицию, шестой американский флот высадил своих моряков на ливанское побережье, а английские десантные войска высадились в Иордании. Разумно ли было бы предполагать, что мы в состоянии совершить наступательную акцию?

Можно ли подумать, например, господин Премьер-Министр, что даже если бы мы знали о вашей готовности выступить на нашей стороне, что мы можем первыми напасть на шестой американский флот, вооруженный ядерным оружием и управляемыми снарядами.

Или разве мыслимо, например, чтобы мы атаковали районы сосредоточения английских десантных войск в Иордании или их авиационные базы на Кипре.

Возможно, Вы, господин Премьер-Министр, согласитесь со мной, что все эти объяснения вызывают удивление.

Также вызывает удивление то место Вашего послания, из которого видно, как Вы поняли наши просьбы о военной помощи в то время.

Я просил тогда у Вас некоторое количество бомбардировщиков, и это правда. Но это обычная просьба о предоставлении оружия.