Хронофаги - [15]
Сколько Валентин не высовывался и ни просил показаться, принцесса не согласилась ни разу. Он упорно не верил в её уродливость, которая, как единственная причина, приходила на ум в связи с этим отказом. Она представлялась почему-то именно блондинкой, с пушистой шевелюрой и карими глазами, тёплыми, как чашка свежезаваренного чаю. Парень часто думал о том, что это и есть настоящее счастье — когда ты кому-то нужен, и кто-то ждёт тебя каждый вечер.
«А что будет, когда наступит учебный год? Захочет ли она встречаться? Почему она не показывается?»
Эти мысли пугали, он гнал их от себя, чему весьма способствовала невероятная эйфория.
Валентин начал писать. Стихи рванулись изнутри внезапно и мощно — тугим бурлящим потоком. Парень без устали строчил песни о любви, безграмотные поэмы о вечности, какие-то нелепые сонеты о судьбе. Когда закончилась тетрадь, он с упоением перешёл на облезлые обои цвета ячневой каши. Незнакомка приходила почти во всех утренних снах — ночная фея со светлыми локонами и вздёрнутым носиком, босоногая, с круглыми изящными пятками и удивительно тонкими запястьями.
Валентин целиком сконцентрировался на этой краткой неделе, ненавидя подступающий учебный год. Он мечтал во что бы то ни стало остановить время, что так неумолимо несло к первым парам и — о, ужас! — соседям по комнате. Вот если бы был какой-нибудь рычаг, вроде стоп-крана… или какие-нибудь часы, не важно — со стрелками или песочные, он бы смог, он бы точно смог…
Похолодало резко, будто погода спохватилась, что осень должна немного отличаться от нежного лета. Соседи вернулись накануне первого учебного дня: прыщавый Иван распихивал по тумбочкам картошку и соленья, простодырый Колян, подстриженный под полубокс, врубил «Сектор газа» на полную громкость, разом уничтожив всё волшебство, ещё витавшее в воздухе. Валентин вышел под злой холодный дождь, обогнул общагу и пробрался к окнам, выходящим на пруд. Сигарета никак не раскуривалась, но, в конце концов, удалось поджечь кончик и вдохнуть едкий горячий дым, который заполнил лёгкие, обдав ядом ноющее сердце.
Её окно светилось нежно-розовым из-за плотно задвинутых штор. Валентин стряхнул со лба студёные капли и затянулся ещё раз. В комнате мелькнула одна фигура, другая: кто-то рылся на полке среди учебников, кто-то шарил среди скоропортящихся продуктов на подоконнике.
«Где она? Может, суп варит? Или вообще в туалете?»
Можно мокнуть здесь до ночи, пока сливовое небо не обратится чернильной мглой, и тосковать. Никакая флейта здесь не поможет — шум дождя поглотит любую музыку, вода забьёт все отверстия.
И тут, словно бы услышав немую мольбу, штора отошла, показав тот же самый силуэт с пышными прядями до плеч. Девушка склонила голову, словно тоскуя о чём-то, и Валентин едва сдержался, чтобы не заорать: «Я здесь! Это я! Твой менестрель!» Фигурка пожала плечами и скрылась за плотной занавеской. Парень закрыл глаза и подставил лицо ледяному дождю, чтобы хоть как-то заглушить боль.
«Опоздал… дурак. Сколько раз я мог постучать в её дверь!»
Валентин принялся караулить принцессу в общажном коридоре, зачастив в «курилку» четвёртого этажа. Он вставал так, чтобы видеть дверь комнаты № четыреста двадцать пять. Однако, удача будто навеки отвернулась: вдоль облезлых тёмно-зелёных стен тёк нескончаемый поток студентов с кастрюльками, тазами, мылом и грязной морковью. Они мыли полы, орали из одного конца в другой, швырялись друг в друга огрызками, дымили дешёвыми сигаретами и безудержно хохотали. Из заветной комнаты за три дня появились только соседки: жгучая брюнетка с безумной улыбкой в спортивном костюме да маленькая кудрявка с большой грудью, вылезающей из майки.
Но Валентин не терял терпения. Он заметил её на чётвёртый день со спортивной сумкой на плече и совсем не удивился, когда увидел вздёрнутый нос, на который падали светлые локоны. Чайные глаза были полны такой усталой горечи, что хотелось выпить её всю, без остатка, чтобы они снова прояснились…
Валентин подёргал связанными руками, оглядел кухню сквозь мутную пелену боли и оценил обстановку. Бомж спал, пуская слюни, «серые» уставились на вора, не сводя цепких глаз.
«Попал… вот попал!»
Пленник коснулся затылком стены и застонал: голова раскалывалась от удара, висок надрывался ноющей болью, что беспощадно охаживала молотом каждый нерв.
— Куда… куда ты пропал? — тихо спросила принцесса. — Я так ждала твою флейту…
Вор улыбнулся сквозь мýку: вот она, здесь, склонилась над ним, так близко, что запах душистой кожи щекочет ноздри. Вот она, почти босая и доступная, спрашивает о нём, волнуется. Должно быть, ей даже интересна его персона…
— Помнишь скандал с дракой в общаге?
— Нет, не знаю… не помню… Мы всё время по пленэрам ездили…
— Отчислен за пьяную драку, — вальяжно заявил Валентин. — Без права на восстановление и сочувствие.
— Хватит миндальничать! — оборвал Бертран, которого, надо полагать, давно распирало. — Говори, отморозок, остались у тебя осколки Часов?
В эту секунду пол под ногами мелко задрожал и почти неуловимо подпрыгнул. За окном в сторону Лехновки на огромной скорости пронеслась ослепительная молния. Земля станцевала нечто латиноамериканское, Бертран и Вета упали на Валентина, который издал болезненный стон. Едва всё стихло, девушка рванулась к подоконнику, отодвигая мирно спящего старика и Олега, что вдруг грозно свёл брови.
