Время тянется так медленно,
что кажется, будто оно остановилось.
Овидий
«Здесь не найдут, — удовлетворённо думал Валентин, лавируя в сонной толпе. — По крайней мере, какое-то время. А времени будет полно. Целая вечность».
Он довольно усмехнулся собственной шутке и, поёжившись, втянул голову в песцовый воротник чужой куртки, ещё благоухающей дорогим «Pas de Calais»[1]. Октябрь оказался неласковым в этом году здесь, на Урале: холод обжигал покрасневшие уши и пощипывал ноги в тонких льняных брюках, в которых было так комфортно несколько часов назад в Краснодарском крае, а до того — в Риме, на площади Навона.
Солнце уже вставало над серым от утренней влаги городом, заливая сусальным золотом двускатные крыши хрущёвок. Глухо дребезжали древние, будто дореволюционые, трамваи, маршрутки суетливо обгоняли друг друга на полупустой дороге, у канализационных люков сердито воркотали голуби. Мятые зевающие люди спешили на работу, обречённо сгорбив плечи перед тяжестью очередного трудодня. Шагая по взбугрившемуся асфальту, Валентин то и дело воровато оборачивался. Спустя какое-то время он немного успокоился и сбавил темп.
«Людишки, мелкие людишки… Бегите, бегите… Мне, богу, по барабану ваша суета…».
Проходя мимо витрины дорогого бутика, мужчина замер, разглядывая своё отражение. Долговязый, худой и сутулый, широкие скулы заросли щетиной, серые глаза поблекли и покраснели. На лоб падают нестриженые редкие пряди сальных волос, левую щеку пересёкает розовый шрам. Острая жалость к самому себе кольнула так, что Валентин чуть не всхлипнул.
«В кого они меня превратили! Ничего, я отомщу. Так, что их мать родная не узнает».
Рядом простучали каблуки ботинок под серым пальто в клетку. Чёрный берет сполз набок, прикрывая пепельные, будто перья, пряди, сыплющиеся на воротник и чёрный шарф. Валентин облизал сухие губы, пристально разглядывая девицу. Она отчего-то вызвала смущение, неясную тревогу и, как и всякая привлекательная особа, сексуальный интерес. Незнакомка вдруг выронила перчатку и наклонилась, чтобы поднять её, на мгновение сверкнув оборками кружевных чулков. Валентин ощутил знакомый жар в паху, настойчивый и алчный.
«Вот бы её… Сколько же я с бабой-то не был? Неделю? Две? Загоняли, ублюдки».
Он быстро вынул из-за пазухи нагретые песочные часы, отделанные костью, и скрипнул зубами: немногочисленные серебристые крохи сонно колыхались в верхней колбе, не пересыпаясь сквозь стеклянную талию.
«Как мало, мать твою, как мало!»
Убрав склянку ближе к сердцу, в специально сшитый чехол, Валентин поднял глаза, но девицы уже не обнаружил.
«Ещё встретимся, — успокоил он себя, пытаясь скрыть досаду. — Скоро время сбора урожая».
Однако, чёрный берет на белокурых пёрышках отчего-то не отпускал. Что-то таилось в этой девке в чулках, нечто такое, что задело, всколыхнуло память старой, забытой жизни. Но что — Валентин вспомнить не мог, а потому злился. В голове крутилась какая-то музыка и обрывки голосов, но при попытке сложить всё воедино, паззл распадался, как песочный зáмок.
Остервенев вконец, мужчина понял, что проголодался, и толкнул дверь ближайшего кафе, шагнув в объятья тёплых запахов свежей выпечки и горячего кофе. В этот ранний час за одним столиком пригрелась пара пьяных с полупустой бутылкой и остывшими пельменями, за другим двое жуликов в кепках жадно поглощали жёсткий, как стелька, эскалоп. Валентин вновь вынул часы, повернул колбы навстречу друг другу, открывая поток, и задержал дыхание. Стеклянную талию пересекли несколько песчинок и исчезли, не достигнув костяного дна. Мужчина резко закрыл устьице и шумно выдохнул, пряча склянку. В воздухе застыла кружащаяся пыль и муха, которую Валентин сбил на пол щелчком ногтя. Один из пьяных карикатурно разинул рот, поднеся вилку, над пастью второго повисли капли водки, готовой в любой момент сорваться и хлынуть по пищеводу. Двое других намертво застыли в комичной попытке запить эскалоп пивом. Но Валентину было не до смеха. Торопливо шагнув на кухню и с трудом обогнув объёмистую официантку, он набрал на тарелку котлет, жареной рыбы, макарон в сыре и с жадностью набросился на горячую ещё пищу. Выплюнув косточки, мужчина откупорил бутылку с самым дорогим вином и сделал несколько больших глотков.
«Дрянь. Итальянскому кьянти и в подмётки не годится».
Дожёвывая сочный тефтель, тающий во рту, Валентин на всякий случай выглянул в окно. Рядом с кафе замерла чернокудрая румяная девушка в короткой куртке, не прикрывающей круглый зад, туго обтянутый бежевыми штанишками.
Сыто рыгнув, Валентин вытер пальцы о фартук официантки и вышел на прохладную улицу. Непрочная тишина успокаивала, расслабляя, словно выпитое вино. В воздухе застыли золочёные листья и рваный пакет, но мужчина не стал сбивать их, как муху, он плотоядно улыбался, словно хищник, заметивший жертву. Спустя пару мгновений, всё пришло в движение, будто кто-то нажал клавишу «пуск»: автомобили зашуршали покрышками, засигналили новичкам, брюнетка бодро зацокала вперёд, соблазнительно виляя задом. Телефон в сумке громко запел, и она поднесла его к уху, легкомысленно болтая и совсем не замечая Валентина, идущего по пятам.
