Хроники похождений - [4]

Послышались семенящие шаги и шуршание, словно кто-то снимал сюртук. Затем раздался взволнованный голос Ивана Кузьмича.

— Я благодарен вам, граф, за проявленную чуткость, но ваш долг дать мне возможность отыграться! Я настаиваю на продолжении игры и ставлю имение и три тысячи душ крепостных! Уж заодно!

Юноша застыл от ужаса. Его отец играл в карты! В запретительную игру![4] Его противник, видать, был лихим человеком. И папенька, который никогда в жизни не брал в руки карты, играл с ночным незнакомцем и продул деньги и табакерку, пожалованные императрицей! А теперь он поставил на карту имение, до которого семья даже доехать не успела! И на смену великолепным картинкам, весь день мелькавшим перед глазами молодого человека, пришли новые картинки, исполненные исключительно в мрачных тонах. Нищета и скитания — вот, что ожидало их. Юноше хотелось закричать, броситься к отцу и запретить играть, но какая-то сила удержала его.

— Воля ваша, — тихо произнес незнакомец.

Скрежещущий голос вдруг показался до боли знакомым. Словно Федоркин-младший уже много раз слышал его. Он силился вспомнить, кому мог принадлежать этот голос, но безрезультатно.

Послышался шелест карт. Их швыряли по очереди на стол. Хлоп — раздается шлепок с тем особенным шиком, отличающим заядлых картежников. Хлюп — это был папенькин ход.

Юноша подумал, что нужно разбудить маменьку. Глядишь, она положит конец игре и хотя бы имение в Барвихе останется. Жалко табакерку с алмазами и деньги жалко, но уж с тремя тысячами крепостных семья как-нибудь проживет. Он легонько пихнул маменьку локтем. Она промычала в ответ и лягнула сына ногою. Он хотел пихнуть ее еще разок и посильнее, но опоздал.

— Сожалею, милостивый государь, но вы проиграли, — послышался тихий, скрежещущий шепот.

Вновь шаги и шуршание. Иван Кузьмич вздохнул — это был вздох облегчения — и ответил:

— Поздравляю вас, граф. Завтра же я отправлюсь к стряпчему и оформлю бумаги. Имение будет переписано на ваше имя вместе с крепостными.

Опять последовали чьи-то шаги и вновь это шуршание, словно кто-то то снимает, то надевает кафтан.

— Что ж, приятно иметь дело с человеком слова, — негромко промолвил граф.

Шаги и шуршание.

— Но игра еще не окончена, граф, — произнес Иван Кузьмич. — Я намерен поставить на карту…

Федоркин-младший не дождался окончания фразы и пихнул маменьку. Он не знал, что уж там осталось у папеньки в загашнике, но имел слабую надежду, что этого хватит, чтобы семья не пошла по миру. Маменька лишь посапывала во сне. Он пихнул ее второй раз. Он был уверен, что отец ни за что не сумеет отыграться. Иван Кузьмич и карты, возможно, впервые в руках держал.

Утром по прихоти императрицы Федоркины проснулись богатыми людьми. Они выехали из столицы, не в силах поверить в свалившееся на них счастье. И боялись не напрасно. Подарок судьбы Иван Кузьмич превратил в пшик.

Юноша представил себе, как его отец сам переживает в эти минуты. Наверняка решил, что удавится до утра, если не сумеет отыграться! Он же не посмеет жене в глаза взглянуть, если не вернет назад свалившееся на него богатство. Молодой человек был уверен, что отец не отыграется. И пусть лучше маменька станет свидетелем его позора — простит, в конце концов. А деньги с имением… Ну жили же они без них! И дальше проживут, был бы папенька жив и здоров!

Юноша отвел руку, намереваясь в третий раз ткнуть локтем маменьку так, чтобы она проснулась наверняка. И в это мгновение до него донеслось окончание фразы.

— Я намерен поставить на карту… свою супругу, — тихо, но твердо сказал Иван Кузьмич.

Его сын так и замер, словно громом пораженный, с занесенным над маменькой локтем. Не в силах поверить своим ушам, он хотел открыть глаза, но и этого боялся сделать. Ему казалось, что увидит ехидну вместо родного отца. Слава богу, полагал он, что не успел маменьку разбудить!

Ему до слез было жаль отца, но почему-то он решил, что какая бы кара папеньке ни угрожала, пусть лучше она свершится, чем маменька услышит, что муж поставил ее на карту!

Вновь послышались шаги и шуршание. Затем раздался голос незнакомца.

— Вы с ума сошли, сударь! — прошипел он.

Опять шаги и шуршание одежды.

— Вы хотите сказать, что моя жена не стоит тех денег и имения, которые я проиграл? — возмутился Иван Кузьмич и добавил: — А я считаю, что все богатства этого мира не стоят моей Прасковьи. И я сочту оскорблением, если вы думаете по-другому, и потребую сатисфакции!

«Да не стоят, конечно же не стоят! — мысленно воскликнул сын. — Бог с ними, со всеми этими богатствами, папенька! Только останови игру!» Но вслух он так и не произнес ни слова и лежал, закрыв глаза и проклиная себя за малодушие и трусость.

Гневные слова папеньки сменились шагами и загадочным шуршанием.

— Что вы, что вы, милостивый государь! — прошептал незнакомец. — Не смею противоречить вам и, со своей стороны, признаюсь, что не встречал женщины прекраснее Прасковьи Ильиничны! И… будь по-вашему…

Опять смешались — шелест карт, шаги, шуршание. А затем роковой голос незнакомца возвестил о том, что отец проиграл. Маменька стала собственностью случайного встречного.