Хроники Нордланда: Кровь Лары - [51]

– Что ты видел? – Спросил Кину.

– Трубу. – Сглотнув, ответил Гэбриэл, которого пробрал озноб. – Чёрную… и молнии внутри. И что-то ещё…

– Что?

– Не знаю… Не рассмотрел. Что это было?

– Я тоже не знаю. – У Кину горели золотисто-красным огнём расширенные на весь глаз зрачки. – Я вообще ничего не вижу. Для меня здесь сплошной туман, мы плывём словно бы в сером дыму. У меня даже в горле першит. Мои братья не понимают, что творится, какая беда нависла над Островом… Тис одержим местью и мечтой избавиться от людей, он готов идти к своей цели напролом. И я ничего не могу с этим поделать, меня он ненавидит ещё сильнее, причём, за дело.

– За какое?

– Я бросил их. – Спокойно ответил Кину. – Я поднял эльфов на войну с людьми, и в разгар этой войны оставил их, потому, что полюбил девушку… дайкину. Я оставил эльфов и свою войну и ушёл с нею на север, где и прожил всю её жизнь, не расставаясь с нею ни на час. Она умерла на моих руках, я сам закрыл ей глаза.

– Ого… – Произнёс Гэбриэл, не зная даже, что тут сказать ещё?.. – Эльфы-то победили?

– И нет, и да. Моё исчезновение их дезорганизовало, они начали проигрывать, исчезло единство. Но моя девушка и Артур Хлоринг, ваш предок, они сумели тогда достучаться до эльфов, до Тиса прежде всего, правда, не без помощи Мириэль, и он согласился остановить бойню. Был заключен мир, который был тогда очень выгоден для эльфов – нам остались все наши земли на восточном побережье и за Зеркальным. Так что эльфы и проиграли – они не достигли цели, – но и не проиграли в то же время, так как ничего не лишились. Правда, многие погибли тогда… очень многие, и эльфы в том числе. Для Тиса особенно страшна потеря женщин-эльфов и эльфов Старшей Крови, хранителей прошлого, магии и знаний.

– А для тебя?

– Ты тоже меня осуждаешь?

– А фиг его знает… – Откровенно ответил Гэбриэл. – А обязательно было бросать всё разом, может, как-то можно было… компромисс какой-то отыскать?

– Наверное, можно было. – Спокойно ответил Кину. – Но не для меня в тот миг. Я не хотел тратить и минуты лишней из тех немногих, что принадлежали нам двоим. Жизнь человека так коротка! Они странные существа – им всё кажется, что они всё успеют, что у них куча времени в запасе, что они ещё встретят кого-то лучше и желаннее, ещё добьются чего-то большего, ещё дождутся чего-то выгоднее, даже не помышляя о том, как коротко их время. И вечно у них кто-то виноват: другие люди, эльфы, полукровки, Бог, судьба, природа… «Будь я богаче и красивее, всё бы у меня было!». А богатые и красивые сетуют на чужую зависть, на сглаз и порчу, на судьбу злодейку… Всё у них вечно не так и не то! Странно их отношение к Богу. Творец столько нам дал! И нам, и им! Прекрасную землю, пронизанную волшебством жизни, совершенное тело, пытаясь понять которое, проникаешься восхищением и благоговением в адрес того, кто это сотворил… Всё зло в мире – не от Бога, не от выдуманного ими Дьявола, а от них самих! Они сами построили свои грязные и вонючие города на местах живой силы, и сетуют, задыхаясь от грязи и дыма, на Бога! Негодуют на свою плоть и считают подвигом глумление над нею! Над совершенным и прекрасным подарком Творца! Превратили желание в похоть, любовь – в разврат, и приписали всё некоему абстрактному злу!

– И ты полюбил дайкину. – Констатировал Гэбриэл после небольшой паузы.

– Да. – Усмехнулся Кину. – Я полюбил дайкину. Полюбил так, что бросил свой народ и свою войну и ушёл с нею, чтобы любить её до последнего её вздоха. И если бы сейчас всё вернулось, я снова сделал бы это.

– Почему?

– Потому, что… – Эльф вздохнул. – Потому, что есть поверье… легенда… называй, как знаешь. Душа эльфа эфемерна, и после его смерти и разрушения тела она растворяется в тонких мирах без остатка. Сливается с общей энергией земли. А душа человека – бессмертна. Более того: если человек полюбит эльфа, полюбит по-настоящему, то душа такого эльфа тоже станет бессмертной и не растворится, не исчезнет, а со временем снова вернётся в мир. Никто точно не знает, правда ли это, но за одну надежду на это можно пожертвовать… многим. Но я не ради этой призрачной надежды сделал то, что сделал. Одри была… прекрасна, и снаружи, и внутри. И я хотел сохранить это чудо. Не хотел, чтобы разочарования, грязь, боль и неизбежность сломали её. Я по-прежнему ненавижу дайкин, их мир, их грязь… но есть кое-что, что меня изумляет и где-то восхищает. Нет предела их злу и подлости, но нет предела и их милосердию, их самоотверженности, любви и вере.

– Чёрт… – Тряхнул головой Гэбриэл. – Мудрёно, конечно, но в целом-то я понял… но и братьев твоих понял тоже. Значит, душа моей мамы – она не умерла?

– Всё гораздо страшнее. – Помолчав, признался эльф. – Всё очень и очень страшно.

– Почему?

– Потому, что тело эльфа после его смерти должно разрушиться без остатка. Лучше всего его сжечь. Но можно оставить падальщикам, это милосерднее, чем закопать его в землю или сохранить. В таком случае, душа эльфа остаётся при теле. Так появляются вампиры и кое-какая другая нежить. Очень… страшная. О которой лучше не знать, поверь.

– То есть… – У Гэбриэла всё помертвело внутри. – То есть… если маму не сожгли… или не оставили в лесу или в море…