Хроники Нордланда: Кровь Лары - [49]

Дождь кончился, но никто этого даже не заметил. Граф пригласил Гэбриэла к себе, и с трудом скрыл радость, когда тот отказался. У него было ещё дело, даже два: во-первых, немедленно отправить гонца в Найнпорт, а во-вторых, позаботиться о том, чтобы эта баба как можно скорее перестала существовать вообще, словно и не было. Нет бабы – нет сплетен о том, что вообще это был за дом и чей. Когда граф, почтительно простившись с Хлорингом, выезжал за ворота, Пепел таки исхитрился и лягнул наглого выскочку – будет знать! – и красивый исход Ферриса был значительно подпорчен.

На первом этаже дома, в отличие от верхнего, было тепло, светло, уютно, даже богато. Теперь здесь, на кухне, уже стояли две большие лохани, одну из которых нашли здесь же, а вторую притащили из дома по соседству, в которые сливалась закипающая на огне вода. В одной уже купали сразу трёх детишек, которые не привыкли к такой экзекуции и куксились и несмело, боясь побоев, хныкали, а женщины, купающие их, причитали над каждым их синячком, выслуживаясь перед созерцающим это Гэбриэлом. Иво зашёл в дом с притихшей Вэнни, и та закричала радостно, едва увидев малышей:

– Папочка, папочка, это Бьюс!!! Я его кормила, и пела ему песенки, он хороший! И такой маленький-маленький, – она изобразила ручками нечто крошечное, – а у него уже всё настоящее, и ручки, и ножки, и глазки!!!

– А других детей как зовут? – Поинтересовался Гэбриэл, зная, что Доктор обязательно дает имя каждому младенцу, даже девочкам, неведомо, из каких соображений, так как впоследствии эти имена всё равно забываются: девочки становятся Чухами, а мальчики, если повезёт, какими-нибудь языческими божками.

– Это Агьес, – девочка указала на черноглазую малютку, – это Меи, это Дина, это Майта, это Джон, это… – Вэнни не только назвала всех, но и рассказала коротенько о каждом что-нибудь, с её точки зрения, важное и интересное, половины чего взрослые не поняли, но безымянные малыши обрели имена, а это было уже кое-что.

– Я лично стану их крёстным отцом. – Сказал Гэбриэл. – И мне плевать, если попы поднимут хай по этому поводу.

Детишек отмыли, переодели в живописные и разнокалиберные вещички, которые принесли сердобольные женщины со всего околотка, и накормили. Младенцев кормили из рожка козьим парным молоком, детей побольше напичкали разными вкусностями. Всего их оказалось пятнадцать душ, плюс Вэнни шестнадцатая. Гэбриэл хотел отправить её с Марчелло в Хефлинуэлл, но не тут-то было: это было проще сказать, чем сделать. Девочка не желала слушать голоса разума, не поддавалась ни на подкуп, ни на лесть, ни на казуистические уловки. Её позиция была прямой, как железный штырь: я с папочкой! Все, кто хочет её от папочки забрать, – коварные враги, которым маленькая эльфиечка не верила ни на грош, как бы ни соблазняли они её сладостями, коровками, уточками и куклами. Папочку забрать её с собой Вэнни умоляла до визга и обещала ему всё, чего ни при каких условиях исполнить не смогла бы, но во что свято верила сама. Её впервые в её маленькой и богатой на страх и горе жизни приласкали и назвали принцессой, и Вэнни, не заморачиваясь гордостью, и не боясь быть навязчивой, готова была на всё, чтобы не лишиться нежданного счастья.

– Ну, что мне с тобой делать! – В отчаянии воскликнул Гэбриэл. – Ты же молчать не будешь!..

– Буду! – Заливаясь слезами, завопила Вэнни. – Я буду молчать, я не буду тарахтеть, папочка, правда-правда!!! – Её заплаканная рожица являла собой воплощение отчаяния и мольбы. Что он мог против этого?! Конечно же, он взял её с собой, и маленькую принцессу устроили в каюте папочки, потеснив его на пол, со всеми удобствами. И конечно же, не успела девочка убедиться, что гроза миновала, и она прочно утроилась на шхуне, которая плывёт по течению в сторону моря, как с борта уже зазвенел ликующий вопль:

– Папочка, смотри, смотри, мы плывём!!!

Кто путешествовал с маленькими детьми, тот знает, что это за мука. Они хотят есть, они не хотят есть, в самое неподходящее время им нужно общаться, им скучно, неуёмная энергия требует от них движения, чудовищное любопытство толкает их на подвиги, непостижимый гений маленького ребёнка подсказывает им пути и способы достижения цели, которые никакой опыт и рациональный ум взрослого не в состоянии предусмотреть, и они оказываются там, где опаснее всего, и сердце родителя цепенеет и леденеет от ужаса за своё горемычное чадо по нескольку раз на дню. Им то жарко, то холодно, то скучно, то весело, а порой и всё сразу. Они хотят в туалет, как только родитель подносит ко рту самый лакомый кусок, начинают капризничать, когда нужно срочно что-то сделать, и поднимают крик и плач, когда нужно сидеть тихо. Гэбриэл, бессовестно пользуясь своим положением, спихнул все заботы о Вэнни на Иво, но девочка бдительно следила за своим папочкой и то и дело всё равно доставала его своими вопросами и выражениями любви. Ей казалось, что делая папочке подарки в виде обсосанных и липких леденцов, найденных невесть, где перьев и красивых насекомых, она заставит его полюбить себя сильнее, и он уже точно никогда-никогда не бросит такую хорошую девочку. Вэнни было очень страшно, всегда, сколько она себя помнила. Она всегда чувствовала себя ненужной, чужой, всегда была в опасности. Её часто и безжалостно били, а оплеухи и «поджопники» доставались ей вообще на каждом шагу. Её не воспитывали, и девочка не понимала, что такое хорошо, что плохо, у неё не было твёрдой почвы под ногами. За одно и то же её могли побить, а могли и не обратить внимания; а что хуже всего – ее могли избить и ни за что. Понятия о том, что значит быть хорошей, у Вэнни пока что были самые смутные, но она очень старалась, очень. Ну, как могла.