Хроники Каторги: Цой жив - [10]

Хорошая семья, подумал Цой, глядя на снимок и представил, как маменька помогала детишкам собираться в школу, целовала их в лобик, прежде чем отпустить. Образы необъяснимо возникали в голове. Чувственно и с трепетом провел грубыми пальцами по поверхности фотографии, будто пытался ощутить тот воображаемый момент, когда женщина, встав, наверное, еще до восхода солнца, приготовила детям и любящему мужчине завтрак. Представил как они, все вместе, безмятежным солнечным утром сидели за обеденным столом, бесконечно счастливые, улыбающиеся и завтракали, готовые прожить еще один счастливый день под ясным солнцем, не представляя того, каким станет их дом без той любви и чувств, творившихся между ними.

Бережно сложил фотографию вдвое и сунул в кармашек рюкзака. Судя по редким уцелевшим снимкам, которые находил в своих странствиях, по бесконечно счастливым и улыбающимся лицам на них, искатель заключил, что люди Старого мира жили в полной идиллии. Они не знали ни бед, ни ненастий, как не знали, пожалуй, и боли, что ежедневно приносила Каторга. Им не приходилось бороться за собственную жизнь, сражаясь, добывать еду. Ничто не вынуждало сегодня думать о том, как выжить завтра, а завтра о том, как уцелеть послезавтра. Как, наверное, хорошо им жилось, думал он, не представляя того, как сильно заблуждался.

Спускалась ночь. Опасное время, но не сегодня. Не тогда, когда в частично развалившейся высотке свила гнездо иглаптица. Цой решил заночевать несколькими ярусами ниже, под ней. Случись чего, под собственным гнездом она искать не станет, да и велика была слишком для беготни меж этажами.

Обычно Цой не заходил в здания подобные этому, опасаясь обвала. Так случилось однажды, его завалило. Два дня и две ночи с трудом выбирался из-под обломков, где ему посчастливилось обнаружить первый, чудом уцелевший снежный шар, подаренный Аде. Но сейчас все иначе - раз уж иглаптица решила обустроиться здесь, то, как минимум в эту ночь ничего ужасного приключиться не могло - приключилось нечто другое, совершенно необычное и необъяснимое.

Ночи за пределами Домов помимо того, что порой оборачивались страшной пыткой, казались несравненно продолжительными, будто тянулись десятилетиями. Даже Цой, проживший вне стен Баззарра гораздо дольше, чем за ними, все равно их не любил и наверняка никогда не полюбит. Здесь не было тех прочных укреплений, которые позволяли полностью расслабиться и спать без задних ног, не тяготя себя мыслями о том, что в любой момент ты можешь стать добычей. В результате за время, проведенное в вылазках, Цой научился спать сидя, стоя, даже вниз головой, если потребуется, но сон здесь нельзя было назвать сном в полной мере. Скорее, полудрем - не просыпаешься, но и не засыпаешь, как следует, ведь Каторга никогда не спит и ты не должен. Так всю ночь и играешь в гляделки со смертью. Кто быстрее расслабится, тот и проиграл. Природа никогда не проигрывала. Искателя порой не покидало странное ощущение того, что она с особой жестокостью, безустанно всем за что-то мстит.

Еще до наступления кромешной темноты, Цой забрался достаточно высоко на полуразрушенное здание, где свила гнездо иглаптица. Подыскал крохотную комнатенку, окруженную тремя частично обвалившимися, но все же стенами, четвертой стены не было вовсе, она давно канула в небытие, и потолок сохранился частично; ровно настолько, чтобы скрыть искателя от зорких глаз хищной птицы и сохранить отличную панораму сгущающихся красок ночного неба.

Расположился в углу, сняв рюкзак и накидку из бесьей шкуры, которую обычно скручивал и укладывал под голову. Выложил Лялю-Олю - два клинка, обнаруженные им в странствиях - акидзаси и атана, так они назывались, именно так было указано на изничтоженной временем части таблички, что лежала неподалеку, похороненная насыпью камней. Уложил рядом с мечами Ататашку и проверил автомат; магазин на тридцать патронов ровно, как и три месяца назад. Цой легонько оттянул затвор, механизм работал гладко. Он быстро научился разбирать автомат и периодически обрабатывал детали маслом, которое добывал из обломков Обелиска, иногда встречавшихся на пути. Искатель наполнял маслом и ножны Ляли-Оли, давно отметив, как дерево под воздействием масла становилось прочнее. Судя по всему, на металл оно оказывало схожее влияние, увеличивая износостойкость и придавая стали темный оттенок.

Первым делом вынул Лялю - клинок выскользнул из ножен с еле уловимым свистом. Достав из кармашка рюкзака клык беса, искатель, придерживая клинок одной рукой, начал медленно водить своеобразным оселком по части черного лезвия возле острия, плавно подбираясь к рукояти. Занятие не терпело спешки и суеты, Цой выполнял ритуал с особой тщательностью, поскольку от состояния клинков, автомата, и остальной экипировки зависела его жизнь. Да и спешить-то особо некуда.

Продолжал доводить и без того острые лезвия Ляли-Оли до бритвенной остроты, наблюдая за тем, как темнело ночное небо, как загорались звезды и показался белоснежный диск луны. Луна, как и все ночи до этого, предстала во всей своей уродливой красе, совсем не такая, какой он видел ее на найденных фотографиях, уцелевших страницах журналов; по ней будто толстопард приложился, исполосовав шар с характерной неукротимой яростью, оставив ужаснейшие выщерблены и глубокие кратеры, отбрасывающие длинные и не очень тени. А вот звезды в отличие от Луны совершенно не изменились, разве что горели ярче - в ночном небе ни облачка, они уплыли куда-то за горизонт - только мерцающие точки и черная пелена, застелившая все вокруг, словно решето, нарочно неважно скрывающее за собой иной, дивный мир, сотканный исключительно из света и тепла.