Хроники Червонной Руси - [147]
ГЛАВА 100
Служки на подворье ни за что не хотели пускать к митрополиту бедно одетого мужика в заячьем треухе. Помогла горсть серебра, которую незнакомец сунул в ладонь грузному отцу-эконому. Тучный грек тотчас расхмылился и велел ему следовать за собой.
Перед облачённым в рясу тонкого сукна, в клобуке с окрылиями седобородым митрополитом Николаем Радко пал ниц. Бросив на пол шапку, растянулся в земном поклоне.
— Какая просьба у тебя ко мне, чадо? — елейным голосом, перекрестив его, вопросил немало удивлённый митрополит.
— Ныне заключён в оковы и томится в порубе князь Берестейский Ярослав, сын покойного князя Ярополка. Молю тебя, отче, заступись за него перед великим князем и боярами стольнокиевскими! Глуп еси по младости Ярослав сей! Сам не ведал, что творил! Понудили его на лихое дело, на бунт супротив власти стрыевой советники лихие! Помоги, отче! Не дай погинуть душе юной в темнице сырой!
— Вот о чём просить ты пришёл! Верно, не из простых еси, сын? Почто ж одет тако? — стал, супя седые лохматые брови, вопрошать Фёдора Николай.
— От сумы, отче, не обережёшься. Помотала мя жизнь по градам и сёлам. Матушке Ярославлевой обещал аз оберегать сына её от бед и напастей. Да токмо, вышло, не уберёг. Вот и молю пото тя, отче! Помоги!
В словах Радко слышались отчаяние и боль. Митрополит заметно смягчился, жестом руки велел проведчику встать с колен и сесть на обитую бархатом лавку.
— Трудно будет исполнить просьбу твою, сыне, — промолвил он веско. — Но попробую. С епископами, с игуменами монастырей киевских совет держать буду. Обещаю тебе, не оставлю без вниманья мольбы твои. Ступай топерича!
Митрополит-грек, как и рассчитывал Радко, не откажется лишний раз показать своё влияние на князя и бояр и охотно примет его предложение. Покинув обнесённое каменной стеной митрополичье подворье, проведчик умело спрятался от посторонних взглядов в толпе на Бабьем Торжке, а затем, попетляв по кривым узеньким улочкам, поспешил укрыться в загородной слободе на дворе у одного знакомого гончара.
...Спустя несколько дней постучался к нему взволнованный Вячеслав.
— Выпустил стрый братана мово из поруба! — объявил он радостно. — Митрополит да игумены Георгиева и Ирининого монастырей явились на княж двор, умолили князя Святополка простить Ярослава. Клятву дал он в Вышгороде, у раки святых Бориса и Глеба, что не будет более супротив стрыя крамолу ковать. Ныне хочет тя братец мой видеть.
— Что ж. Повстречаемся, стало быть. Не сейчас токмо. Опасно тут, в Киеве, мне оставаться. Недругов разноличных немало.
— Да брось ты! — рассмеялся Вячеслав. — Чего, кого боишься?!
— Брату передай, не могу нынче с ним свидеться, — продолжал гнуть своё Фёдор. — Но обещаю, коли жив буду, непременно его навестить.
— Ну, как знашь, — младший Ярополчич передёрнул плечами.
Как только он покинул избу гончара, Радко стал собираться в обратную дорогу. Нечего было ему больше делать в стольном. Но едва вышел проведчик за ворота, едва взобрался на коня, налетели на него сразу четверо дюжих человек в добрых срядах[310], в каких обычно ходят ближние боярские слуги, повалили наземь, скрутили за спиной руки.
— Попался, переметчик! — прохрипел над ухом злобный голос боярина Коницара. — Под замок, в подпол его! Исчислены дни твои, вражина!
«Ну вот и всё! От ентих не вырваться! Пропадать моей головушке!» — пронеслось у Радко в голове.
Сильный удар плети ожёг ему щёку, заструилась кровь.
Боярские слуги с ругательствами оттащили Фёдора в хоромы Коницара и швырнули в подпол. Скрипнул тяжёлый засов. Окутал несчастного Радко мрак.
Сколько времени протомился он в подземелье, было неведомо. Мало-помалу глаза привыкли к темноте.
«Почто сразу не убили? Да ясно, почто. Хочет Коницар перед Святополком выслужиться, показать: вот, мол, кого споймал! Самого твово, княже великий, ворога лютого! Делай с ним, чё хошь! Святополк, верно, руки умоет, тогда те же холопы боярские меня и придушат».
На душе было тягостно. Казалось, не совершил он в жизни своей чего-то важного, большого, значительного, всуе тратил дни и годы. Теперь же оставалось лишь вздыхать и жалеть. И стараться не впадать в отчаяние.
«Всё в руде Божьей!» — Эта мысль поддерживала его силы. Встав на колени, Радко зашептал слова покаянной молитвы.
Скрипнула наверху ляда.
«Верно, чего поесть принесли. Чтоб не сдох с голоду до времени, — успел подумать проведчик. — Руки б хоть развязали, вороги! Всё едино никуда отсель не сбегу!»
Кто-то невысокий и худенький, облачённый в тёмный плащ с куколем[311] на голове, спустился в подпол по приставной деревянной лесенке.
— Тихо! — раздался возле уха Радко предостерегающий шепоток.
Вспыхнула в руке незнакомца свеча, осветив лицо узника.
Острое лезвие ножа перехватило связывающие руки Радко ремни.
— Ступай за мной! — Тонкая фигура ловко взобралась наверх. Радко осторожно последовал за ней.
Неслышно поднята вверх лесенка, опущена ляда, закрыт засов. Радко выпрямился, осмотрелся по сторонам.
Оказалось, наступила ночь, вокруг царил мрак. Одиноко мерцала тонкая свечка.
Маленькая длань, по-видимому, женская, крепко ухватила Фёдора за запястье.
Вторая половина XII века. Ярослав, сын могущественного и воинственного галицкого князя, после отцовской кончины получает власть, однако сразу показывает, что характером на отца не похож. Ярослав предпочитает сечам дипломатию. Но является ли миролюбие признаком слабости? Поначалу кажется, что Ярослав вечно будет послушен своему всесильному тестю — Юрию Долгорукому. Даже супруга Ярослава уверена в этом. А молодому князю предстоит доказать всем обратное и заслужить себе достойное прозвище — Осмомысл.
Пугачёвское восстание 1773–1775 годов началось с выступления яицких казаков и в скором времени переросло в полномасштабную крестьянскую войну под предводительством Е.И. Пугачёва. Поводом для начала волнений, охвативших огромные территории, стало чудесное объявление спасшегося «царя Петра Фёдоровича». Волнения начались 17 сентября 1773 года с Бударинского форпоста и продолжались вплоть до середины 1775 года, несмотря на военное поражение казацкой армии и пленение Пугачёва в сентябре 1774 года. Восстание охватило земли Яицкого войска, Оренбургский край, Урал, Прикамье, Башкирию, часть Западной Сибири, Среднее и Нижнее Поволжье.
Действие романа Т.Каипбергенова "Дастан о каракалпаках" разворачивается в середине второй половины XVIII века, когда каракалпаки, разделенные между собой на враждующие роды и племена, подверглись опустошительным набегам войск джуигарского, казахского и хивинского ханов. Свое спасение каракалпаки видели в добровольном присоединении к России. Осуществить эту народную мечту взялся Маман-бий, горячо любящий свою многострадальную родину.В том вошли вторая книга.
«… до корабельного строения в Воронеже было тихо.Лениво текла река, виляла по лугам. Возле самого города разливалась на два русла, образуя поросший дубами остров.В реке водилась рыба – язь, сом, окунь, щука, плотва. Из Дона заплывала стерлядка, но она была в редкость.Выше и ниже города берега были лесистые. Тут обитало множество дичи – лисы, зайцы, волки, барсуки, лоси. Медведей не было.Зато водился ценный зверь – бобер. Из него шубы и шапки делали такой дороговизны, что разве только боярам носить или купцам, какие побогаче.Но главное – полноводная была река, и лесу много.
Как детский писатель искоренял преступность, что делать с неверными жёнами, как разогнать толпу, изнурённую сенсорным голодом и многое другое.
«… «Но никакой речи о компенсации и быть не может, – продолжал раздумывать архиепископ. – Мать получает пенсию от Орлеанского муниципалитета, а братья и прочие родственники никаких прав – ни юридических, ни фактических – на компенсацию не имеют. А то, что они много пережили за эти двадцать пять лет, прошедшие со дня казни Жанны, – это, разумеется, естественно. Поэтому-то и получают они на руки реабилитационную бумагу».И, как бы читая его мысли, клирик подал Жану бумагу, составленную по всей форме: это была выписка из постановления суда.
Нежданно-негаданно пришлось сыну новгородского дворянина Истоме Яковлеву податься в бега, дабы спастись от гнева всесильной боярыни Марфы Борецкой, которая погубила всю его семью: родителей, двух меньших братьев и кроху-сестру. Судьба свела беглеца с артелью скоморохов, да не простых. Они оказались лазутчиками великого князя Московского Ивана III Васильевича, у которого с новгородским боярством были нелады. Юный Истома поклялся отмстить за убийство своей семьи боярыне Марфе Борецкой (которую за ее большую власть над Великим Новгородом прозвали Посадницей) и поэтому взялся под маской скомороха выведывать ее планы.
Мальчик-сирота, прозванный Соколом и воспитанный волхвом Чтибором, вырастает в бесстрашного и непобедимого, благодаря своим необычайным способностям, воина. Немало испытаний встретилось на пути Сокола-Рерика. Бесконечные столкновения русов с печенегами и другими воинственными племенами унесли жизни его близких и друзей, но не только горести выпадали на его долю. И, возможно, именно он стал основателем династии Рюриковичей, правившей Русью до конца XVI века: такова версия автора.
Один из легендарных князей, столпов русской государственности, письменности и Русской Правды, объединитель многих племен и народов в единое мощное княжество с названием Великая Русь – Олег Вещий. Роман «Руны Вещего Олега» является продолжением повествования о становлении Руси, начатого в романе «Рюрик. Полёт сокола». Если при сотворении Словенской Новгородчины у Рюрика и Олега основными противниками были скандинавы, то с приходом в Киев на первый план торгово-дипломатических, военных и прочих взаимоотношений выходит Византия.
Середина IX века. Северную Словению раздирают междоусобицы. Престарелый новгородский князь Гостомысл понимает, что для спасения Руси необходимо её объединение. Четыре сына Гостомысла погибли в войнах и от болезней. Остались три дочери. Волхвы и старейшины не хотят видеть наследником престола старшего княжеского внука Вадима, крещённого в латинскую веру, который к тому же водит дружбу с норманнами. Гостомысл видит вещий сон, по которому наследовать власть должен Рарог, внук средней дочери Умилы, вышедшей замуж за ободритского князя Годослава.