Хроника любовных происшествий - [58]

– Я обронил ее тут, грустя о тебе.

Алина, оставшаяся на краю оврага, все уменьшалась и отдалялась. В одинокой усадьбе на том берегу зазвучали уже знакомые цимбалы.

Витек вошел в воду, начал перебирать пальцами в скользких волосах водорослей.

– Чуть левее! – крикнула Алина.

– Здесь?

– Ближе к ногам. Да, здесь.

Потом он возвращался, цепляясь за высохшую глиняную стену, изрытую норами ласточек-береговушек.

– Поймал? Нашел?

– Там ничего нет. Сплошная галька и мерзкие водоросли.

– Как это нет? Погляди.

Обнявшись, они склонились над пропастью. В воде что-то все-таки поблескивало, пуская зайчики в их сторону. Тускнело под толщей воды, чтобы тут же снова засверкать.

– Пусть блестит, – сказал Витек. – Пусть нас ждет. Что теперь прикажешь?

– Надо возвращаться, иначе отец нас убьет. Встретимся здесь же после выпускных экзаменов. В три часа пополудни. И проведем военный совет. Хорошо?

– Я не выдержу столько дней без тебя.

– Мы должны соблюдать осторожность. Мы самые хитрые выпускники на свете.

– А потом – полный вперед. В дальнюю дорогу.

– В дальнюю дорогу или в беспредельность.

– Лучше в дальнюю дорогу.

– До свиданья, супруг мой.

– До свиданья, супруга моя.

Она побежала вверх по лесистому склону, опережаемая Рексом, вновь обретшим радость жизни.

– Не догоняй меня! – крикнула с вершины, придавленной нагромождением облаков. – Я должна вернуться одна!

– До скорых лобзаний, супруга!

– До скорых, супруг мой!

Когда Витек поднялся на гребень холма, изъеденного эрозией, Алина уже перебегала в дрожащем мареве железнодорожное полотно.

– Она должна оглянуться. Это будет добрая примета, – шепнул он.

Но Алина не оглянулась. Рекс мчался впереди и лаял молодецки уже среди садов в белоснежном цветении.

И тут из неглубокого оврага выкатился, громыхая старым железом, поезд. На серых подушках пара мчался он к северным берегам горизонта. В пустых окнах смазывалось отраженье заснеженных садов. И вдруг в одном из вагонных окошек Витек увидал неподвижную и исполненную достоинства знакомую фигуру архиепископа. В излучающих удивительный свет руках он держал позолоченный требник, но смотрел на убегающий монотонный пейзаж и на Витека, застывшего среди высоких сталагмитов конского щавеля. Поезд промчался, волоча за собой ритмичный перестук колес.

– Вероятно, мне показалось. А может, он уладил какое-то важное дело и теперь возвращается в свой дворец, в пожизненное заточение. Может, я все-таки видел архиепископа, только не знаю, зачем мне нужно было его видеть.

И тут из гущи старых акаций вышел полицейский с нашивками старшего сержанта. Он волочил за ремень винтовку с заляпанным глиной прикладом. Глаза были налиты кровью, потное лицо заросло темной щетиной. Полицейский остановился возле Витека, вытащил из кармана металлическую коробочку с потертыми, словно серебряными уголками.

– Закурите? – спросил Витека.

– Благодарю. Некурящий.

– Снова девушку дожидаетесь. Ту же самую?

– Уже дождался.

– Все в порядке?

– Даже лучше.

Полицейский закурил, молча разглядывая Витека. Жадно затянулся, выпустил дым изо рта и носа, выпускал до бесконечности. И одновременно моргал красными веками.

– Удивительная весна, – сказал он. – Только в лесу и в поле, под голым небом, видишь, какая это удивительная весна.

– Каждый год люди удивляются весне, лету, зиме. Видно, так уж и должно быть.

– Собственно, мне без разницы.

– Не огорчайтесь. Все будет хорошо.

– Что будет хорошо?

– А я знаю? Вся наша жизнь.

Полицейский сплюнул желтую слюну в пышный куст мертвого чертополоха. Покачал головой.

– Вся наша жизнь, – проворчал он. – А геморрой разыгрался – спасу нет. Ну, не буду мешать.

И пошел вразвалочку к Пушкарне.

– У меня старческие мозги. Преждевременное одряхление серого вещества, – прошептал неизвестно почему Витек. – Может, и в нашем бытии случаются сбои, как в погоде? Надо быть молодым. Хотя бы им прикидываться.

Он пошел через железнодорожные пути домой. Телефонные провода ныли к ненастью. По Дольной втягивался в город дивизион легкой артиллерии. Солдаты калякали на зарядных ящиках. Высокие колеса орудий натужно перемалывали песок с конским навозом. В саду у сестер Путято восседала на покрывалах, стянутых с кроватей, скучающая компания. Патефон стоял праздно в тени кустов смородины. Во всю ширину пластинки змеилась трещина. Витек облокотился на забор, инкрустированный высохшим мохом.

– Люди! Чего загрустили? Больше жизни, энергии, радости!

Компания изумленно воззрилась на него. Распаренный Лева обнимал за талию Цецилию, пан Хенрик застыл с надкушенным соленым огурцом, Энгель подавился подозрительной, мутной жидкостью, которую потягивал из щербатой кружки.

– Вот видите, вернулся, – сказала Олимпия.

– Зря тратите время, ей-богу.

– А что нам делать?

– Не знаю. Подпрыгивать до неба, бить кулаком по голубому своду, чтобы разлетелся вдребезги, как дурацкое зеркало. Кричать, чтобы звезды посыпались, как шишки с дерева. Люди, вы же молоды!

Лева отпустил Цецилию, отер рукавом пот со лба.

– Видите, бредит. Сперма в голову ударила.

– Да пошел ты, не выражайся при людях. – Цецилия игриво ткнула его в шею. – Пан Хенрик вступил добровольцем в армию.