Хроника лишних веков - [70]

А. И .Ч. 1919»

Пора было заняться почтовым отправлением в двадцатый век.

Вернувшись к себе, я уложил византийские «червонцы» в шкатулочку, запер ее на замочек и, упрятав в дорожный кошель, отправился к стратегу.

Светильник в его комнате не горел. Я негромко позвал стратега, но ответа не дождался, из мрака исходил экзотический горький запах.

Я тихо переступил порог, строя неясные предположения насчёт этого аромата, и позвал вполголоса еще раз. Ответом был бессмысленный животный звук. И все вместе — звук, запах и мрак — разом соединились, и стал ужас.

Меня зазнобило в душной римской тьме… и я помню, как шепотом звал стратега, беспрерывно произнося его имя и продвигаясь во мраке навстречу слабым хлюпающим вздохам.

Я наткнулся на его руку и, тронув её, вскрикнул — скользкая, ледяная влага была на отброшенной в сторону руке.

Я выбежал вон… и помню, как безумно скакал и трясся огонёк масляной лампы, когда я вновь бежал к стратегу из своей комнаты.

Он лежал на спине. Масляный мой огонёк светил золотисто, скрашивая и жалея истинный, страшный цвет его лица… Веки были опущены и бумажно тонки, лиловатые разводы на скулах словно стекали по ним — и его рука словно терялась в стороне…

Чума?!

Помню, он стал удаляться, отплывать от меня.

«Стой! — приказал я себе. — Такой чумы не бывает!»

Я подошел и, присмотревшись к нему, сначала догадался, что он уже не дышит, а потом вспомнил про горьковатый запах.

«Зачем?» — спросил я Демарата.

«Глупый вопрос», — услышал я себе голос, похожий на мысленный голос атланта Сигурда-Омега.

На столике был оставлен пузырёк мутно-голубого стекла. Я встряхнул его, внутри хлюпнуло.

«Выбрось, — услышал я в себе. — Не для тебя».

«Я думал, ты хочешь оставить мне лёгкий путь», — сказал я ему.

«Ты плохо обо мне думаешь, никеец… и всегда плохо думал».

В горле застрял комок.

«Прости…» — Я накрыл ему лицо его любимым солдатским плащом.

Я вышел на улицу и в голос позвал стражников.

Появился римлянин, и я объяснил ему, что требуется префект — и незамедлительно.

Римлянин отступил во тьму, а спустя четверть часа угол улицы осветился, и выплыли четыре факела, отделяя от тьмы аморфную фигуру префекта.

Он не стал задавать вопросов, и я молча провёл его в дом. В комнате стратега на бронзовой треноге горел мой светильник — глиняная черепашка.

— Он отравился. Час назад, — сказал я префекту.

Префект потянул носом и широко осмотрелся, стараясь как бы не замечать меня, потом очень неторопливо приблизился к ложу стратега, издали приподнял край плаща и отступил вбок, пропуская свет.

— Похоже на то, — покивал он головой и мелко шагнул на прежнее место. — Очень плохо. Я бы сказал, хуже некуда.

— Я готов поехать в Равенну, — пожалел я и его.

— Что Равенна… — скривился префект.

— Аттила? — уточнил я.

Префект вздохнул в сторонку.

— Аттила поверит тому, что я скажу, — очень кстати похвалился я своими полномочиями.

Префект посмотрел на меня с интересом.

— Что ты хочешь, посланник? — спросил он.

— Только две просьбы. Первая: похороните его в Риме.

— Имя? Напомни…

— Демарат. Мастер Этолийского Щита. Так и напишите. И довольно…

— Имя отца?

— Антиной.

— Какова вторая просьба?

— Удалить всех соглядатаев. На две ночи.

Префект ждал, и я решил не таиться.

— Вот шкатулка, — показал я ему. — В ней всего двадцать золотых монет. Она должна попасть в руки человеку, который будет жить в Риме через пятнадцать столетий.

Патрицианские морщины на любу префекта густо прорезались.

— Этот город будет еще стоять?! Через пятнадцать веков?!

— Рим будет стоять, — с месмерической властью гарантировал я. — Даю слово…

Префект отвёл взгляд, на что-то посмотрел, потом — еще на что-то и осторожно улыбнулся.

— Твой акцент, посланник, и черты твоего лица заставляют поверить в любое чудо… Но как?

— Чудес не будет. Я хочу замуровать шкатулку в стене Колизея. Колизей будет стоять через пятнадцать веков… Пусть и пустой. Без гладиаторских боёв.

Префект неопределенно кивнул и подумал.

— …Таким образом, убрать охрану? И вынести тело? Прямо сейчас?

В ответ на второй вопрос я покачал головой, проводил его до ворот и вернулся. Гунны, лишь ворота закрылись, вновь улеглись вокруг багровых углей.

Я еще раз заглянул к Демарату, вдруг, на миг, понадеявшись, что он пошутил… Потом я еще посидел четверть часа в своей комнате. В полной тишине. Затаив дыхание. Но Демарат молчал.

Однажды мне показалось, что по внутреннему дворику пронёсся ветер. Я встал и снова пошел к нему. Ночь во дворе стояла все так же душна и неподвижна.

Ниса сидела рядом со стратегом, на ложе, замерев взглядом на очертаниях головы под плащом.

«Она не пропадёт…» — словно услышал я.

На столике мутно мерцал зловещий пузырёк.

«Спрятать от греха…» Я подкрался к столу, но Ниса услышала мой манёвр.

Она посмотрела на меня, лицо ее было пустым.

— Ты убил его… — Лёгкий ее выдох коснулся моего лица.

— Прости… — тотчас, второпях, обескуражено ответил я, еще не осознав смысла трех слов.

— Ты убил его! — повторила она звонко.

Меня проняло. Я как-то весь вмёрз в душный, горьковатый воздух.

— Ниса…

Она положила красивую обнаженную руку на серый плащ и смяла, стянула его пальцами на груди Демарата.