Хроника лишних веков - [69]

Тогда я освежил свою отяжелевшую голову в воде со звёздами.

Было здесь очень тихо, куда тише, чем на италийских равнинах. Единственная цикада стрекотала где-то очень далеко, как будто за крепостной стеной Рима… как будто и цикад разогнала и побила чума.

Я приметил на другом конце внутреннего дворика силуэт, и его осанка не понравилась мне. Мастер Этолийского Щита был трезв.

— Где Ниса? — спросил я его негромко.

— Гуляет, — едва слышно ответил издали Демарат.

— Одна?! — изумился я.

— Нет… Ей прислали центуриона. Таких мало осталось здесь. Высокий, чистый италиец.

— Ты — единственный из нас, кому не нужен Рим, — грустно сказал я стратегу и подошел ближе, думая выстроить логическую цепь к своему признанию, я даже заволновался немного.

— Ты не прав, — качнул он головой. — Отказаться можно только от того, что уже есть. Вот и я теперь имею всё, от чего могу отказаться…

«Будет ночь признаний», — подумал я, и на душ потеплело.

Мы помолчали… Запахло каким-то очень знакомым дымом.

— Отцам города мы понравились, — сообщил Демарат, заметив, что я тяну эфир носом. — Префект распорядился завести в город дюжину наших гуннов. В знак доверия. Они там, во внешнем дворе. Некстати, верно?

Очарованье римской ночной пустоты, и правда, пропало.

— Жаль, — согласился я со стратегом. — Нисы нет… Что же мы будем делать?

— Нисы нет, — бесстрастно подтвердил Демарат и заговорил вкрадчиво, даже гипнотически: — Харон уже перевез нас на ту сторону. Остался только дымок… тянет с нашего берега. Но скоро и он пропадёт, как и вся наша память.

Я слушал его рассеянно. Потом вдруг осознал. Цикада стрекотала очень далеко… На той стороне. Мне стало зябко.

— Что нам остаётся делать, никеец? — усмехнулся Демарат. — Пойдем.

Я повиновался.

Во внешнем дворе горел костёр, разбрасывая вокруг грубый варварский свет. Гунны, раздевшись до пояса, но не разлучившись с шапками, лежали на шкурах едва не вплотную к огню. Мы остались двумя ступеньками выше их.

— Ответь мне, никеец… — Демарат помедлил.

«Почему он злится на меня?» — недоумевал я.

— …что остаётся делать мне? Ведь ты не знаешь дня моей смерти. Тебе известны лишь судьбы громовержцев. Я — загадка для тебя. Нигде о моей смерти не написано, следовательно, и убить меня гораздо труднее… Но это не относится к делу. Ответь, какое я имею право быть праведней их?

Я увидел его руку, указующую на гуннов и на их грубый огонь, потом оторопело поразмышлял над его вопросом и сказал невразумительно:

— Право? Что значит «право»?

— Ты — в Риме, — остро поморщился Демарат. — Разве нужно объяснять тебе здесь значение этого слова?

Я посмотрел на варваров с их огнем и хотел было сказать стратегу нечто очень сакраментальное: «Все когда-нибудь придут к Богу, раньше или позже, так стоит ли бояться римских слов?» Но тут же почувствовал, что сказать такое не имею как раз никакого права.

— Молчишь…

— Есть только одно слово — лучше слова «право»… надёжнее его… и которое останется нам по эту сторону Стикса, если мы его прихватили с собой на той стороне…

Только костёр гуннов освещал нас посреди ночного Рима.

— Какое? — без обычной своей грустной иронии всерьёз спросил Дмарат.

Я решился…

— Покаяние…

Демарат не усмехнулся и, немного погодя, тяжело вздохнул — и произнёс одну маленькую реплику, реплику настоящего римлянина, реплику, которой стоила вся наша дешёвая драма:

— Покаяние — это звучит гордо.

Я растерялся, не зная, что ответить, как опровергнуть, ведь и для меня… да что говорить!

Отвечать было нечего. Я… вспотел и решил молчать до утра. Я смотрел на костёр, на искры, на звёзды — и уже без всякой грусти, без всякого отчаяния думал… Уж коль скоро такое уловлено в безднах души — «гордое покаяние»… о, да! Это наш парадокс, наше честное, гордое покаяние. Вот она, наша геенна огненная, вся здесь, перед нами — в душной римской ночи.

— Спокойного сна тебе, никеец.

Он нарочито отказался называть меня «гиперборейцем», отцеживал правду.

— И тебе спокойного сна, Мастер Этолийского Щита, — легко простился я с ним, о чём вскоре горько пожалел.

Он легонько, по-дружески, толкнул меня кулаком в плечо и отступил в темноту дома.

— Я полагаю, теперь вы прекрасно справитесь без меня, — донесся из мрака его голос.

— Кто это «мы»? — отвернулся я от гуннского костра и уже не различил стратега во мраке.

— Ты и Ниса, все, — ответил мрак голосом Демарата. — Никейцы, ариане, гунны… Все, одним словом.

Он ушел, я остался на ступенях. Я снова смотрел то на костёр, то на звёзды — и вдруг ясно вспомнил, зачем мне понадобился пустой, оставленный чумою Рим.

Я спустился к воротам, выглянул наружу и не приметил никаких огней. Колизей был моей конечной целью, до него было рукой подать… только нащупать в темноте. Вот, что я решил: пора посоветоваться со стратегом. Может, он возьмётся помочь мне, а заодно развлечься? Да, может, это моё ребячество немного развеет его стоический сплин.

В комнате, на дне моего дорожного сундучка, была припрятана маленькая серебряная шкатулочка, а на той шкатулке еще по дороге в Рим я нацарапал не слишком ювелирно, но вполне отчётливо:

«Т-ской Екатерине Глебовне или ее потомкам.

В собственные руки.