Христосиада - [16]

Захотелось повисеть?

Иль поддался он искусу,

В пропаганды влипнул сеть?

Был он, не был Сыном Божьим –

Непонятно всё же нам.

Без него ошибки множим,

Не встречая по умам.

* * *

Их было множество – Христов,

Учили их: «Всегда готов!»

Чтобы они без лишних слов,

Закрыв все чувства на засов,

Шли грудью за Вождя.

«Один – ничто, один – пустяк,

Один без коллектива – враг»,

И много всяких прочих врак

И сыпалось на души, как…

Как капельки дождя.

И души мокли день за днем

И думали всегда о Нём,

Мечтали: «Вот к Нему прильнем»

И загоралися огнём

От этой мокроты.

За Одного! – девиз был всех –

Тогда мы обретём успех,

Избавимся от всех помех,

Идём мы среди верных вех –

Лишь это думал ты.

* * *

И те, кто достиг чего-то

И кто не достиг ничего

Смотрятся в Стикса воды,

Видят Харона весло.

Все их земные заботы

Не стоят теперь ни гроша.

Слышу, вздыхает кто-то:

«Как была жизнь хороша!»

Скривился паромщик древний:

«Забудьте о мире том,

Сквозь звёзды плывём мы к терниям –

Отныне там будет ваш дом.

Per astra aspera ad –

Скажу я вам по-латыни,

Вам дьявол там будет рад,

И чёрт вам будет, как брат –

Вы станете здесь своими».

Спросил я Харона: «Слушай,

Позволь мне чуток погрести,

А ты вот попробуй грушу –

Поди ведь, давно не кушал?

Я так успокою душу

И кошек – не будут скрести»

«Ну что же – сказал паромщик, –

Садись, вот мое весло.

Да ты, я вижу, был гонщик!»

Не гонщик я был, а угонщик –

И это нас всех спасло.

Старик долго грушей давился,

Потом за весло хватал,

Как он ни бесился, ни злился,

А всё ж бушевать устал

И тихим и ласковым стал.

Сказал он тогда чуть слышно:

«Обманут я, как мальчишка,

А это, поверь, уже слишком.

Законы у нас ведь, что дышло –

Как ни поверни – так и вышло».

Ещё он сказал мне даже,

Слегка приоткрыв уста:

«Пёс Цербер стоит на страже,

Он вам там с размаху вмажет,

Пока ещё не устал».

А я ему отвечаю:

«Нам это не страшно, нет,

На нас он не осерчает –

Печенье ему дам к чаю

И всыплю кило конфет.

Он станет нам, как знакомый,

Почти что совсем родной,

А мы будем ближе к дому

И жизнь проживём мы снова –

Нам было мало одной.

* * *

Христос торговцев выгнал вон из храма,

Они же, гады, продали весь храм.

Тысячелетья длящаяся драма,

От Рождества знакомая всем нам.

Религия и чувства несовместны –

Мешает иерархия чинов.

Пускай не все служители бесчестны,

Но что в основе прячется основ?

Стремленье человека влезть повыше –

С древнейших обезьяннейших времен.

Покуда с высоты не съедет крыша,

К себе подобных не подпустит он.

А надо просто вспоминать почаще,

Влезая на высокий пьедестал:

Лишь тот, кто из древесной вышел чащи,

Из обезьяны человеком стал.

* * *

Бог сверху, говорят, а снизу – ад.

А люди, как в тисках, зажаты между.

Такому положенью я не рад:

Свободно можно потерять надежду.

Стремишься вверх – придавят облака

Им притяженье снизу помогает,

Пусть даже вверх протянута рука,

Но разве пустят с грязными ногами?

Куда придешь по тропке роковой,

Спасаясь от душевного разлада?

Пускай ты к Богу ближе головой,

Но ноги-то стучатся в двери ада.

Миф о мифе

«Миф этот в детстве

каждый прочёл»

В. Высоцкий

Пролог

Мы этот миф учили, как урок –

Понятно стало и для дураков:

Чтоб лабиринт пройти, имей клубок

Хотя бы из ботиночных шнурков.

Ребенку вдалбливали с малых лет:

Запомни и затылок зря не три,

Ища уже отысканный ответ:

Чтоб вспыхнул свет – пройди сквозь лабиринт!

И жили мы, всё запасая впрок,

В надежде, что придет заветный час.

И кое-кто повеситься не мог,

А у других – верёвок был запас.

– – – – – – –

Нить Ариадны – это световод

И Светом ослеплён был Минотавр.

Моя интерпретация не врёт:

Я знаю, потому что сам был там.

Я тоже шёл сквозь этот лабиринт,

Руками по сырой стене скользя,

А у стены лежали фонари,

Которые зажечь уже нельзя.

Все брали фонари с собой во тьму

С канистрой керосиновой в комплект,

А надо было – нить всего одну,

И чтобы в ней всегда струился свет.

Во тьме горящий факел – хорошо,

Когда сумеешь вовремя зажечь.

Ты можешь свеч с собою взять мешок,

Но стоит ли игра со смертью свеч?

Ты, прежде чем отправиться во мрак,

Пока порога не переступил,

Подумай же, хотя бы кое-как:

Для этого ли ты на свете жил?

А если не ответишь на вопрос

И скроется от выхода пятно,

И не озноб по коже, а мороз,

Тогда иди вперед – уж все равно.

Здесь шаг за шагом – лишь бетонный пол

И писк мышей, снующих из-под ног.

И не понять: зачем сюда пришёл,

На долгий или на короткий срок?

Пусть в темноте идешь ты не один,

А с лучшим другом – светом фонаря,

Но наверху – пускай и среди льдин,

А дважды в день – прекрасная заря.

Тебе снаружи может день помочь

И точки звёзд, что сменят синеву…

А здесь везде, всегда и всюду – ночь

И страхи снов ты видишь наяву.

Фонарик ли подвешен на крючок,

А может просто отблеск от костра?

Ползёт по стенке мокрой светлячок…

От крови иль от слёз стена мокра?

Жалею: не бывал здесь Диоген.

Как пригодился бы его фонарь!

Что делать, если тьме попал ты в плен?

Попробуй в стену головой ударь!

Чтоб искры разлетелися из глаз –

Пусть тьму они разгонят хоть на миг.

Когда светильник разума угас,

Не заменить его костром из книг.

Лежат у стенки грудой черепа,

Гнилушками сияя из глазниц:

Не манит их далёкая тропа,

Не омрачают сумраки ресниц.

Зачем пришли – чредой у стенки лечь?

Имели цель забиться глубже в щель?

Их голова не скатывалась с плеч –