Христос остановился в Эболи - [72]

, по которому я оставался наполовину врачом, согласно неофициальному полу согласию и только при условии, что все будет содержаться в тайне. Я бы предпочел совсем все бросить и не думать ни о чем, кроме живописи; но это было невозможно, пока я оставался в Гальяно. Конечно, это нелегальное положение и необходимость соблюдения тайны имели свои неудобства; тем более, что произошли некоторые события, грозившие разжечь ярость, заглушенную с таким трудом.

Однажды вечером приехал из Гальянелло юноша с перевязанной рукой в сопровождении нескольких крестьян. Он поранил себя серпом между пальцами. Когда я снял повязку, кровь струей брызнула на стену — была перерезана артерия; нужно было найти концы пинцетом и связать их, но я сам не мог сделать даже эту маленькую операцию, потому что об этом стало бы известно. Я послал юношу к доктору Милилло и написал ему записку, предлагая себя в качестве ассистента при операции; я надеялся, что он прикроет меня своим именем и позволит мне делать то, на что, я боялся, он был не способен. Но старик почти обиделся и прислал мне сказать, что сделает все сам и не нуждается в помощи.

Рано утром на другой день старший брат юноши привез его ко мне на осле. Он был бледен как воск; всю ночь у него было кровотечение. Я посмотрел его руку: старый хирург ограничился тем, что сшил кожу, он даже не поискал перерезанную артерию. То, что было бы легко сделать накануне вечером, теперь было очень трудно, а запрет не допускал моего вмешательства в дела других врачей. Крестьянам, не желавшим обращаться ни к Милилло, ни к Джибилиско, не оставалось ничего, как только взять машину «509» «американца» и скорее отправиться в Стильяно или еще дальше в поисках лучшего хирурга. Так они и сделал»; но прежде чем сесть в автомобиль, старший брат, человек смелый и решительный, собрал толпу крестьян и на площади перед муниципалитетом долго громко ругал современное положение дел, обвиняя и угрожая синьорам и подесте и «тем из Рима». Это была памятная сцена: крестьяне одобрительно встретили ее; так прошел еще один тревожный день.

Джулия не придавала никакого значения запрету.

— Поступай как хочешь, — говорила она мне. — Что они могут тебе сделать? И потом, если они тебе не позволяют быть врачом, ты будешь все равно лечить. Ты должен стать колдуном. Ты же теперь все выучил, все знаешь. А это они тебе запретить не могут.

Действительно, за эти месяцы, благодаря советам Джулии и других женщин, приходивших ко мне, и благодаря тому, что я видел ежедневно в семьях крестьян и у постели больных, я сделался мастером народной магии в ее применении к медицине; и я действительно мог последовать совету Джулии; впрочем, она и давала мне его вполне серьезно, смотря на меня злыми, томными и холодными глазами:

— Ты должен стать колдуном.

С такой же серьезностью она говорила мне, когда я пел:

— Как жаль, что ты не стал священником; у тебя такой красивый голос.

Для нее священник это актер, который достойным образом поет за всех хвалы богу. Если бы я стал одновременно священником, врачом и магом, я тогда соединил бы в себе для Джулии все качества восточного Рофе, святого целителя.

Народная магия лечит все болезни, и почти всегда только с помощью заговоров и заклинаний. Среди них есть особые, предназначенные для определенных болезней, и общие. Некоторые из них, я думаю, местного происхождения; другие принадлежат к классическому corpus[65] магических списков, попавших сюда кто знает когда и какими путями; из этих классических талисманов самым распространенным является абракадабра[66]. Когда я посещал больных, мне доводилось видеть, чаще всего подвешенным на веревочке на шею, листок бумаги или маленькую металлическую пластинку, на которой была написана или вырезана треугольная формула:

                                 А

                               А  Б

                             А  Б  Р

                           А  Б  Р  А

                         А  Б  Р  А  К

                       А  Б  Р  А  К  А

                     А  Б  Р  А  К  А  Д

                   А  Б  Р  А  К  А  Д  А

                 А  Б  Р  А  К  А  Д  А  Б

               А  Б  Р  А  К  А  Д  А  Б  Р

             А  Б  Р  А  К  А  Д  А  Б  Р  А

Крестьяне сначала пытались прятать эти талисманы и как бы извинялись передо мной, что носят их; они знали, что врачи презрительно относятся к суевериям и грозно выступают против них во имя разума и науки. И хорошо делают там, где разум и наука могут принять тот же магический характер народной магии; но здесь они еще не являются и, может быть, никогда и не будут божествами, которым повинуются и перед которыми преклоняются.

Поэтому я проявлял уважение к абракадабрам, почитал в них древность и темную, таинственную наивность, предпочитая быть их союзником, а не врагом, и крестьяне были мне за это благодарны, и, возможно, талисманы приносили действительно им какую-то пользу. Да и, кроме того, магические обряды в этих краях совсем безвредны и крестьяне не видят в них никакого противоречия с официальной медициной. Привычка давать каждому больному против всякой болезни, даже когда в этом нет необходимости, рецепт — это магическая привычка, тем более если рецепт написан, как это было раньше, по-латыни или, по крайней мере, непонятным почерком. Большая часть рецептов могла бы исцелить больных, если бы их вместо того, чтобы отправлять в аптеку, вешали на веревочке на шею, как абракадабру.