Христианство Востока и Запада: в поисках зримого проявления единства - [10]
Развитие политических событий притупило остроту спора. После вероломного убийства императора Михаила III в 867 г. к власти пришел Василий I. Фотий запретил убийце входить в храм Святой Софии и был смещен. Патриархом вновь стал Игнатий (2-й срок полномочий: 867-877 гг.). Под его покровительством в Константинополе прошел Собор (869/870), на котором присутствовали папские легаты. Собор согласился с утверждением папы, что назначение Фотия было незаконным. Ко времени собора это заявление стало чисто теоретическим, так как Фотий был уже смещен. Зато по другому спорному в отношении Рима вопросу, который стал очень актуальным в первый период патриаршества Фотия и при Игнатии еще оставался открытым, а именно: чьей юрисдикции подлежать Болгарии, — Рима или Константинополя, — Собор 869/70 гг. принял решение в пользу Константинополя. Несмотря на этот неблагоприятный для Рима результат, после соборной договоренности 869/70 гг. на весь оставшийся период полномочий Игнатия между Римом и Константинополем установилось полное общение.
В 877 г. умер Игнатий. Фотий вновь стал его преемником (2-й срок полномочий: 877-886 гг.). В 879/80 гг. в Константинополе еще раз собрался Собор с присутствием римских легатов. Собор подтвердил, что единство между Римом и Константинополем сохранялось. На этом соборе был сформулирован основополагающий принцип, на него потом ссылается Декларация православно-католического диалога, принятая в Бари: «В заключение следует напомнить, что Константинопольский собор, проведенный совместно обеими церквами в 879/80 гг., постановил, чтобы каждая поместная церковь сохраняла древние обычаи своей традиции: Римская церковь сохраняла свои обычаи, Константинопольская свои, равно как и патриаршие престолы Востока (ст. 53)».
События 879/80 гг. дают нам возможность объективно оценить серьёзность антиримской полемики Фотия первого периода его патриаршества. Из них следует, что Фотий и сам придавал второстепенное значение упрекам в адрес латинян. Современному читателю, который сравнивает формулировки Фотия с апологетической литературой двух последних столетий, может, вследствие определенного сходства текстов, показаться, что рассуждения Фотия, по крайней мере, относительно важнейших спорных вопросов, таким же образом, как тексты нового времени, представляют принципиальное неприятие римского учения и традиций. Тем не менее, у Фотия нет такого понимания; в отличие от нынешних конфессионалистов, он считал, что порицаемые «заблуждения» совместимы с церковным единством. Его упреки в адрес Рима касались недостатков, которые, как он считал, происходили из «варварских условий», в которых находились негреческие народы Европы. Дело в том, что в Риме командовали «франки», которые были «узурпаторами», разрушившими единство Римской империи (что возмущало государственного мужа Фотия), и они обладали культурой, далеко не сравнимой с константинопольской (что философу Фотию позволяло смотреть на них сверху вниз). Но хотя порицаемые «заблуждения» делали латинскую церковь заслуживающей критики, они не ставили ее под сомнение, поэтому в «величественном Константинополе» считали возможным проявлять в отношении этих недостатков великодушие. Точно такое же мнение, — о прискорбных, но терпимых несовершенствах латинян, — сформулировал Антиохийский патриарх Петр в своем ответе на Послание Фотия. Из того, в чем Фотий упрекал римлян в первый период патриаршества, Запад не изменил ни одной позиции, но общение между Римом и Константинополем, достигнутое при Игнатии, сохранялось и при Фотии, во втором периоде его патриаршества.
Собор 879/80 гг. отменил решения 869/70 гг., осуждавшие Фотия, и римские легаты согласились с этим по указанию папы Иоанна VIII (872-882). Однако Собор 869/70 гг. считается у католиков нового времени VIII Вселенским. Кардинал Роберт Беллармин, составляя в XVI в. список тех соборов, которые признаются католиками как вселенские, включил в свой перечень Собор 869/70 гг. и пропустил Собор 879/80 гг. Возможно, церковная история сложилась бы иначе, если бы Роберт Беллармин внес в свой список вселенских соборов не тот собор, который осудил Фотия, а тот, который проводился в пору мира и в духе единства?
Как бы то ни было, собор, осудивший Фотия, считается у латинян послереформационной эпохи вселенским, а Собор 879/80 гг. предан забвению. Отсюда латиняне нового времени и полагают, что осуждение Фотия Вселенским собором равнозначно осуждению ересиархов времен древней Церкви. Так в XIX в. латиняне считали себя вправе называть в церковно-исторических и соответственно конфессиональных исследованиях Фотия «виновником греческой схизмы», а православных фотианами (по образцу традиционных обозначений еретиков, как «ариане», «несториане», «яковиты»). Это встречалось и в официальных текстах, например, в одном пастырском послании парижского архиепископа Сибура во время Крымской войны
Единственным источником знаний о личности апостола Павла являются Послания, адресованные различным христианским общинам, им основанным. Хотя атрибуция большинства их в настоящее время не связывается с именем апостола, тем не менее, о шести из них можно говорить в качестве достоверных. Основной мотивацией предлагаемой книги послужила попытка понять личные психологические обстоятельства, определявшие двигавшие Павлом устремления. Единственными материалами, на основе которых можно бы было попытаться это сделать, являются достоверные Послания.
Книга посвящена исследованию вопроса о корнях «сергианства» в русской церковной традиции. Автор рассматривает его на фоне биографии Патриарха Московского и всея Руси Сергия (Страгородского; 1943–1944) — одного из самых ярких и противоречивых иерархов XX столетия. При этом предлагаемая вниманию читателей книга — не биография Патриарха Сергия. С. Л. Фирсов обращается к основным вехам жизни Патриарха лишь для объяснения феномена «сергианства», понимаемого им как «новое издание» старой болезни — своего рода извращенный атеизмом «византийский грех», стремление Православной Церкви найти себе место в политической структуре государства и, одновременно, стремление государства оказывать влияние на ход внутрицерковных дел. Книга адресована всем, кто интересуется историей Русской Православной Церкви, вопросами взаимоотношений Церкви и государства.
Монография протоиерея Георгия Митрофанова, известного историка, доктора богословия, кандидата философских наук, заведующего кафедрой церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии, написана на основе кандидатской диссертации автора «Творчество Е. Н. Трубецкого как опыт философского обоснования религиозного мировоззрения» (2008) и посвящена творчеству в области религиозной философии выдающегося отечественного мыслителя князя Евгения Николаевича Трубецкого (1863-1920). В монографии показано, что Е.
Книга отражает некоторые результаты исследовательской работы в рамках международного проекта «Христианство и иудаизм в православных и „латинских» культурах Европы. Средние века – Новое время», осуществляемого Центром «Украина и Россия» Института славяноведения РАН и Центром украинистики и белорусистики МГУ им. М.В. Ломоносова. Цель проекта – последовательно сравнительный анализ отношения христиан (церкви, государства, образованных слоев и широких масс населения) к евреям в странах византийско-православного и западного («латинского») цивилизационного круга.
Если вы налаживаете деловые и культурные связи со странами Востока, вам не обойтись без знания истоков культуры мусульман, их ценностных ориентиров, менталитета и правил поведения в самых разных ситуациях. Об этом и многом другом, основываясь на многолетнем дипломатическом опыте, в своей книге вам расскажет Чрезвычайный и Полномочный Посланник, почетный работник Министерства иностранных дел РФ, кандидат исторических наук, доцент кафедры дипломатии МГИМО МИД России Евгений Максимович Богучарский.
Постсекулярность — это не только новая социальная реальность, характеризующаяся возвращением религии в самых причудливых и порой невероятных формах, это еще и кризис общепринятых моделей репрезентации религиозных / секулярных явлений. Постсекулярный поворот — это поворот к осмыслению этих новых форм, это движение в сторону нового языка, новой оптики, способной ухватить возникающую на наших глазах картину, являющуюся как постсекулярной, так и пострелигиозной, если смотреть на нее с точки зрения привычных представлений о религии и секулярном.