Христианство в свете этнографии - [49]

Парная к этой легенда говорит о мужчине Тифоне, сыне Лаомедонта, супруге Зари Эос.

Она похитила его у отца из-за его необычайной красоты и испросила у Зевса для него бессмертие, а вечную молодость испросить позабыла. Тифон мало-по-малу так сморщился, что больше не мог двигаться. Остался лишь голос его, как голос цикады. Так Тифон превратился в трещащую цикаду.

Эта тема, очевидно, сильно занимала древних эллинов, если она дала повод к двойной обработке, М и Ж.

То же настроение отражено и в еврейско-христианской легенде об Агасфере, Вечном Жиде, страннике, который мучительно жаждет смерти, но обречен жить на земле до страшного суда. Подобно греческой Эхо и Агасфер состарился и бродит по свету в седом и морщинистом образе. Жизни и энергии в нем сохранилось лишь настолько, чтоб чувствовать страдание жизни.

Буддизм, как общая концепция, ведет к отчаянию. Как непосредственное обещание, оно как будто раскрывает перед нами двери смерти и приоткрывает занавес.

В общем, буддизм по своим основным свойствам является религией пассивной. Его активной период был не весьма интенсивен. После того он впитал в себя множество языческих обрядов, богов, образов и ныне существует в многоразличных формах, местами поверхностных, местами довольно глубоких. В Японии буддизм уживается рядом с народной религией Шинто, отнюдь не сливаясь с нею. Такое сожительство совершенно невозможно для христианства и ислама. В Монголии, в Бурятии, в Тибете буддизм переплетается с шаманизмом в причудливые формы.

Христианство в своих загробных воззрениях было гораздо менее удачливо, чем буддизм. Начать с того, что в предшествующих религиях оно имело материал довольно скудный. В еврействе, как указано выше, идея загробного мира не получила особого развития. Саддукеи, например, даже во время христианства совсем отрицали загробную жизнь. Евангелие еще сохранило отражение этих споров о том, есть что-нибудь на том свете или нет ничего. И надо сказать, что на лукавый вопрос саддукея относительно женщины, переходившей по наследству меж братьями, согласно закону Моисееву: «Там в воскресении которого из семи братьев будет она женою, ибо все имели ее по очереди?» (Матф., 22, 28), Иисус оказался бессильным дать вразумительный ответ. Он отвечал отрицательно: «В воскресении не женятся и не выходят замуж». По существу это ответ отрицательный, о том, чего нет в воскресении, — но не сказано о том, что там есть.

Греко-римский тартар, ад, тоже является не менее смутным, чем еврейский ад, шеол и «ложе Авраамово» для праведных, и кроме того образ этот почти не подвергся этической стилизации. Элизий, обитель блаженных — совсем уже призрачное место. И греческое чувство загробности выразилось четко и откровенно в знаменитом ответе тени Ахилла Одиссею: «Не прославляй мне смерти, лучезарный Одиссей, лучше желал бы я служить сельским поденщиком у другого небогатого человека, имеющего немного для жизни, чем властвовать в Аиде над всеми мертвыми». Лучше быть на земле поденщиком, чем в Элизии царем.

Таким образом христианству пришлось построить для себя загробное царство на-спех, создав его из элементов эклектических, смешанных и противоречивых, вавилонских и египетских, сирийских, иудейских и эллинских.

Оформлением этого загробного царства наполнено Евангелие. И можно сказать, что идея загробного мира самая четкая, какая только есть в наследстве Иисуса. Цитатами можно наполнить несколько страниц: «Быть ввержену в геенну, в огонь неугасимый. Где червь не умирает и огонь не угасает». У Марка (9, 42–48) это повторяется три раза, как нудный и страшный урок. «Там будет плач и рыдание и скрежет зубов» (Матф., 24, 51). «И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную» (Матф., 25, 46).

Давно указано, что картина христианского ада разработана гораздо подробнее и разнообразнее, чем картина рая.

Трудно судить, как и когда составилось это описание. Так называемый апокалипсис Петра, относимый ко второму веку, описывает довольно подробно и рай и в особенности ад. Они лежат друг против друга. В аду совершенно темно. Грешники и демоны одеты в черное. Место наказания разделено на 14 — дважды семь ярусов или классов. Дальше идет описание вечного огня, кипящей грязи, потоков расплавленного свинца, огненных бичей, раскаленных сковород.

Данте разработал эти мрачные и грозные картины еще подробнее в своей «Божественной комедии».

В противоположность буддизму, христианство старается нас поставить лицом к лицу наглядно с вечностью, вечной мукой и вечной радостью. Впрочем, муки обрисованы гораздо рельефнее, чем радости.

С этой точки зрения совершенно несправедливо указание, будто бы Ветхий завет мрачнее и суровее Нового. Ветхий Завет говорит о божеских карах, бичах и скорпионах именно здесь на земле, которые мы все знаем и к которым, в конце концов, мы все привыкли.

Христианство, начиная с Евангелия и вплоть до настоящего времени, с какой-то садическою любовью и старанием расписывает кары загробные, которые являются для нас в перспективе дали. Болезни, страх смерти, мучительное расставание с жизнью, а впереди бесконечная, вечная кара — вот основная концепция. Для своего христианского ада, христианство, как указано выше, использовало самые древние анимистические идеи и суеверия. С другой стороны, больше всех христианских догматов этот свирепый образ грядущего огня запечатлелся в представлении обращенных народов, слился с их собственным фольклором, и, в сущности, стал практически основой христианства. Христианин, практически, это грешник, который боится загробного огня, а потому иногда и воздерживается от греха.