Хранители - [8]

Избегая встречаться взглядом с Маркосом, я стала карабкаться по склону. Наверху подождала красного, с прилипшими к потному лбу волосами кавалера — подниматься по дюне с непривычки очень тяжело. Я перестала задыхаться только после пары недель ежедневных лазаний вверх-вниз.

— До свидания, — сказала я и пошла по тропинке к отелю.

Обернувшись через плечо, увидела его фигуру на краю дюн. Он смотрел на ослепительную синеву перед собой, пытаясь отдышаться.

Злость моя отступила, как отступает опьянение. Пришли усталость и, что неприятно, раскаяние. Все же надо отдать должное незлобливому характеру Маркоса… Честнее было сразу свести на нет общение, чем таскать его вверх-вниз по склону и говорить обидные слова.

Весь день я уныло бралась то за одно, то за другое. А вечером позвонил Иван:

— Наше вам с кисточкой. Вер, какого хера ты доводишь до истерик богатых мальчиков?

К тому времени я сидела на балконе, пила коньяк и смотрела на звезды.

— Вера, с критской золотой молодежью надо обращаться нэжно-нэжно, у них очень чадолюбивые родичи.

— Ну и что? — отстраненно спросила я.

— А то, — взорвался Иван, — что он сын владельца здания, в котором у меня таверна, твою мать! А сегодня он делает дебош в ханьевском клубе с пьяными слезами и выкриками твоего имени. Его бережно выносят, везут к папе. Папа звонит мне. Оно мне надо?

— Маркос? Дебош? — Я счастливо рассмеялась. — Значит, ничто человеческое ему не чуждо!

Иван помолчал.

— Ты нализалась?

— Я думала: ах, цветочек аленький сломала! А он никакой не цветочек, он, знаешь, бабник какой?! У-у-у-у…

— Ты нализалась.

И фыркнул:

— А синхронно это у вас. Может, и впрямь — любовь?

— Иди ты!

— Ладно, люба моя, топай до кровати. Завтра я приеду. На выходные. Посмотрю, что там у вас за межнациональный любовный хоррор.

Назавтра Ваня явился, когда я пила кофе на кухне таверны, прячась от солнечных лучей, как вампир. Ибо с коньяком вчера перебрала.

«А хорошо, что Маркос не знаком с Иваном, — думала я, глядя на фигуру, возникшую в дверном проеме. — Иначе точно решил бы, что у нас любовь, и мучился еще и от ревности. Потому что как с таким не может быть любви?»

За лето Иван загорел до темно-бронзового цвета. И, когда улыбался, белые зубы и серые глаза ослепляли.

Обведя взглядом кухню, он прищурился на травы под потолком.

— Мария сказала, что из цветов ухажера ты собираешь лекарственный гербарий. — Тут Иван начал ржать, сгибаясь пополам.

— Мать, да ты совсем одичала! Следующий пункт — насаживание голов поклонников на шесты ограды! Надеюсь, ты хотя бы не трахалась с ним. Иначе, как честная женщина, обязана взять хлопца замуж, — продолжал веселиться он.

— Он младше тебя на пять лет. Ты знала? — отсмеявшись, спросил Ваня.

— Догадывалась, Петросян, — буркнула я.

— Ну, не журись. Будет. Мария говорит, ты со вчерашнего дня рефлексируешь.

— Что, так и сказала — «рефлексируешь»?

— Смысл был такой. Еще сказала, что ты похожа на царевну из русской сказки. Тихо живешь в глуши. Ткешь, стряпаешь, собираешь экологически чистые корешки.

Он улыбнулся:

— Пойдем, царевна, дядько Иван привез тебе няшку за хорошую работу.

Видно было, что «дядько» пребывал в отличном настроении. Он привел меня на парковку и указал подбородком на зеленый «лэнд ровер». Был он уже не первой молодости. С поцарапанными дверьми.

— Не все ж тебе машину у Димитриса с Марией одалживать. А этот — один из первых джипов в нашей конторе. Вид у него уже не айс, в аренду мы такие не сдаем. Но внутренности в порядке, Михалис лично занимался.

Остаток дня мы обходили хозяйство, обсуждали сделанное и что еще предстоит сделать. Вечером устроились на верхней террасе таверны. Сквозь тростниковый настил на крыше солнце линовало пол.

Иван растянулся на большой, сшитой мной подушке в левом углу, откуда была видна и бухта, и скала-дракон. Приезжая, он каждый раз садился сюда. По моему замыслу терраса служила местом чистого релакса. Вместо стульев — напольные подушки, перед ними — низкие столики и гамаки меж подпорками.

— Ну что, — сказал он, поднимая бокал с метаксой, — обмоем машинку. Видишь, все персонажи любовной драмы получили утешительные призы.

— А Маркос что получил?

— Ну уж папка утешит, не сомневайся. А тебя, моя рыбонька, кому, как не мне, утешать? — И он со смехом обхватил меня правой рукой.

Так мы полулежали улыбаясь, глядя в сгущавшийся вечер. Закурив, Ваня посерьезнел:

— Дядя меня беспокоит. С мая мы с ним не виделись: просил не приезжать и не звонить. Сказал, что сам со мной свяжется… Но я в сентябре все равно съезжу к нему.

— А в чем дело?

Иван затянулся, выпустил дым:

— Ты новости совсем не смотришь? Все лето на Крите только и разговоров, что о сделке, которую хочет заключить настоятель дядиного монастыря. Архимандрит Тихон его зовут. Про это хоть в курсе?

— В курсе, говори дальше.

— Говорю. Архимандрит собирается продать часть монастырских земель под строительство крутого курорта: пятизвездочные отели, яхт-клуб, опреснительный завод и все такое. По этому поводу в Ираклионе11 случился митинг: археологи и прочие гринписовцы бунтовали против застройки заповедной земли.

Под заповедной землей друг мой имел в виду Астерусию — горный массив на юге Крита, восточнее нашего Агиоса Павлоса. Дороги там большей частью грунтовые, бухты — безлюдные, а деревушки — редкие. Средь выгораемой к августу растительности оазисами лежат сады немногочисленных монастырей. Тот, в котором жил дядя Ивана, был окружен богатыми виноградниками и оливковыми рощами — сказывалось его расположение в предгорьях Астерусии, ближе к плодородной равнине Мессара. Но земли, принадлежащие монастырю, были обширны, и не возделанная их часть простиралась скалистыми отрогами до самого Ливийского моря, давая приют в прошлом монахам-отшельникам, а ныне стервятникам да гекконам. Вот там, на останках минойских и римских поселений, и собирались построить курорт.