Хранители - [9]

— А покупатель кто?

— Я знаю? Вроде итальянец наполовину. Хотя компания у него вполне греческая. А настоятель задумал на вырученные деньги чуть ли не Критский Афон устроить в Астерусии, на монастырских землях.

— Отдав их часть турбизнесу? Как-то нелогично.

— То-то и оно. Особенно учитывая личность отца-настоятеля. Про него даже дикие люди вроде тебя слышали… Не бей меня по голове, женщина!

Настоятель на острове был известной фигурой: при нем в монастыре открылась бесплатная школа ремесел, где монахи учили детей рисовать и столярничать. Часть выручки за проданные вино, масло и мед, которые делали насельники монастыря, перечислялась в сиротский приют для девочек при соседней женской обители. Также монастырь жертвовал деньги на строительство сельских больниц и школ в разных концах острова. Архимандрит Тихон слыл человеком благочестивым, к стяжательству не склонным — по церковным праздникам выстраивалась большая очередь желающих получить его благословение.

Ваня вздохнул:

— Тут еще в другом, знаешь, странность. Зимой и весной дядя был офигенно веселый, светился весь. Будь он мирянином, я б решил, что влюбился на старости лет. Раз, когда я к нему приехал, встретил меня с таким, знаешь, — Ваня сделал виток рукой с сигаретой, — взглядом горящим. Обнял и в макушку чмокнул. Он так последний раз делал, когда мне лет десять было. И все про благословение Божье твердил. А в следующий приезд уже был мрачный и дерганный. И лицо серое, за сердце то и дело хватался. Сердце ж больное у него. Просто тут, на Крите, оно почти не беспокоило его… до недавнего времени.

— Ну а говорит-то он что?

— Та ничего не говорит! И мобильник отключил, который я ему подарил, чтобы на связи всегда был. Съезжу, в общем, к нему.

Вечером, когда за Иваном заехал Михалис и они отбыли в Ханью, я позвонила Маркосу. Вместе с уходящим летом хотелось закончить и эту историю.

Маркос был сдержан. Делал длинные паузы между репликами. Вероятно, не только от волнения, но и от похмелья. Я извинилась за резкое поведение и пожелала ему удачи. Давно, в завершении краткого и не особо счастливого романа, один человек сказал: «Удачи тебе, Вера». Фраза его была что похоронный колокол. И правда: та часть моего сознания, что еще оставалась по-детски припухлой, поуменьшилась в объемах. Со временем я превратила личный ужас в орудие расставания. Испытывая при этом тайное удовольствие от легкости, с какой произносила страшные для меня когда-то слова. В чем, конечно, была изрядная доля самолюбования.

***

Заканчивался сентябрь. Земля и небо дышали эфиром разогретых трав. Именно тогда опасные перемены, точно грозовой фронт, подошли к нашей бухте.

Керосиновый фонарь на ветке тамариска качнулся и погас для меня навсегда.

Однажды ночью я проснулась часа в три: луна уже сделала дугу над бухтой и сместилась к западу. Разбудило меня ясное ощущение постороннего присутствия. Поднявшись, как была, в длинной ночнушке, подошла к дверному проему в соседнюю комнату.

Лунный свет заливал зал. За круглым столом сидели четверо.

Первый — старик в длинном залатанном балахоне. Лицо его было исхудавшее, с тонким длинным носом и большими глазами. Оно напоминало бы лики византийских икон, если бы не спутанная, клочковатая борода. По правую его руку помещалось жуткое существо — получеловек-полупень, оплетенный корнями. С шевелящимися волосами до пола. Или это были змеи? Напротив старика сидела женщина в светлом хитоне. Голову ее венчала корона из листьев и веток. А рядом, между ней и стариком, сияло удивительное создание. Я не могла понять, кто или что это, в перетекающем радужном свете едва угадывалась фигура.

Я глубоко вздохнула, зажмурилась и вновь взглянула. Картинка осталась прежней. Они сидели и молчали, никак не реагируя на мое присутствие.

Мне не приходило в голову заговорить с ними. Чем больше я смотрела, тем меньше сомневалась в реальности происходящего. И понимала: увиденное неслучайно, мне его показывают, не ожидая ответной реакции.

Каждого из сидящих за столом окружала своя реальность. Достаточно было взгляда, чтобы проникнуть в нее.

Старик. Я чувствовала запах свечей и ладана. Слышала плеск парусов и скрип канатов. Из глаз его исходили лучи.

Я поворачивала голову и видела массивное, корявое существо. Хотелось кричать, закрыть лицо, забиться под кровать, лишь бы не видеть этого никогда. Ужас и отчаяние были его спутниками.

Поскорее отвела глаза.

Женщина. Вот каменистый мыс и море под ним. Луна широко кидает серебро на темную гладь. Слышится чей-то смех.

Номер четыре. Светящаяся фигура. От взгляда на нее делалось так хорошо! Самолеты и корабли, сколько бы их ни было на свете, уходили в рейсы. Я махала им из центра вселенной, в котором плескалось столько тепла и света, что казалось: весь мир придуман ради меня. Не знаю, как долго я глядела на нее — могла бы бесконечно.

Отступив вглубь спальни, я вышла через балконную дверь на террасу. Заглянула в зал и ничего не различила, кроме мазков лунного света на стекле. Вернулась. Комната была пуста.

Вдруг накатила усталость — такая, что, едва добравшись до кровати, я повалилась лицом в подушку и уснула.