Хранитель Бездны - [42]

Так, на третий день, я вышел из дома и впервые не без страха совершил прогулку по городу. Ближе к полудню, проголодавшись, я зашел в какое-то кафе — занятно, что с тех пор, я не был там ни разу, и не удивлюсь, если окажется, что его более не существует. И там, в ожидании борща, помнится, хмурая рыхлая официантка подавала супы сомнительного качества, я и встретил… Петра Семеновича собственной персоной. Признаюсь, он не особо прояснил ситуацию, однако, скажем так, ввел меня в курс дела, пояснил некоторые основные правила проживания здесь и предложил работу, соответствующую моим профессиональным навыкам. Я вижу, вы удивлены. И впрямь, какая, казалось бы, работа в аду? Но, поверьте мне, даже жителям преисподней следует питаться и оплачивать коммунальные расходы.

Поначалу, само предложение показалось мне на редкость абсурдным. Но, поразмыслив на досуге, я пришел к выводу, что нет ничего более реабилитирующего, чем труд. К тому же, здесь, как это ни странно, есть дети. И их нужно учить.

Так мне казалось тогда. Лишь потом, спустя много лет, я понял, что мы все: и новые пришельцы, и старожилы, и даже те, кто ушел, — застывшие реликты…

Все, что я рассказал вам до этого момента, пусть и с трудом, но укладывается в некие безумные рамки. Однако есть и еще кое-что… Куда более важное. Куда более безумное.

Consuetudo est alteranatura, как говаривали древние римляне. Или словами великого русского классика: «Ко всему-то подлец-человек привыкает!»[8]. Человек — настолько живучая тварь, что способен приспособиться даже к жизни в условиях, изначально губительных для его вида. Все вышесказанное, разумеется, применимо и к способности воспринимать чудеса как данность. Ну же, вспомните синдром Санчо Панса, столь великолепно описанный Робертом Шекли: тогда как Дон Кихот видит в мельницах великанов, Панса, его верный слуга, принимает великанов за мельницы. Человеческий мозг просто не способен бесконечно удивляться. В мире, находящемся за гранью координат чудес, рано или поздно даже самое чудесатое чудо превратится в не более чем обыденность.

Сказал ли я о том, что здесь не течет время? Нет? В прямом и переносном смысле этого понятия. Город застыл в одной конкретной временной фазе и не способен меняться. Здесь всегда осень, всегда пасмурно и холодно, зачастую туманно.

Люди… статичны. Возраст вскоре перестает играть роль, учитывая то, что мы… Мы не то чтобы не стареем, нет, скорее, мы не развиваемся, подобно насекомым, навеки застывшим в древесной смоле. Очень быстро перестаешь понимать, сколько дней, недель или лет прошло. Впрочем, я неверно выразился. Не суть важно, сколько прошло, уж коль время здесь не является четвертым измерением, что совершенно не укладывается в законы физики, но, поверьте мне, физические законы тут неприменимы.

Дети… я работаю с детьми. Школа у нас маленькая, и я совмещаю в себе функции учителя физики, химии и математики. Ах, да, сказалась моя любовь к литературе — по мере сил я просвещаю моих учеников и в этом аспекте.

Дети здесь не растут. Они столь же неукоснительно подчинены искаженным правилам этого, с позволения сказать, континуума. Эти правила относятся не только к физиологическим, но и умственным параметрам взросления.

Считается, что пациенты, перенесшие менингит, зачастую страдают нарушением когнитивных функций. Если проще, у человека пропадает способность воспринимать и усваивать новую информацию. Это, как правило, не касается действий привычных, не выходящих за рамки ритуала, что мы ежедневно исполняем, будучи членами общества, однако, несомненно, относится к более сложной информации.

Мои ученики, равно как и все жители этого места, являются великолепным коллективным примером вышеописанного явления. Они не ленивы, не бездеятельны, нет. Они просто не способны учиться. Посему образовательный процесс — пытка, достойная Сизифа.

Это никоим образом впрочем, не относится к уже приобретенным знаниям. Хотя я обратил внимание на то, что все мы здесь потихоньку деградируем, будучи изолированы от постоянно эволюционирующего человечества. Мы как экспонаты в музее, прекрасно сохранившиеся и вечно в одной поре.

Я уже говорил вам о том, что отсюда нет выхода. Во всяком случае, известного кому-либо из нас, из тех, кто еще не смирился со своей участью. Однако порой… да довольно часто, люди исчезают. Пропадают без следа, словно их и не было. Количество жителей в городе непостоянно — я помню, был период, когда это место почти опустело…

И еще… бывает, хотя вы уже и так знаете об этом, верно? Так вот, бывает, что в городе появляются люди, оказавшиеся здесь… случайно. Я стараюсь найти логическое объяснение всему, происходящему со мною с того самого момента, как я оказался тут, и первое, что приходит мне в голову как физику, — это… некое подобие кротовых нор, в которые проваливаются неудачники, оказавшиеся в, скажем так, неурочное время в ненужном месте… Здесь этих несчастных называют лишенцы. О, я вижу, как вы напуганы. Вы видели одного из них в… участке.

Они не задерживаются в городе. Городу они не нужны, поскольку в них отсутствует нечто, необходимое ему.