Хранитель Бездны - [40]

Все это было ложью.

Ее так и не нашли. Ни деньги, ни связи не помогли разыскать мою девочку. Она пропала, как в воду канула. И вместе с нею пропал и я.

Я дал жене долгожданный развод, более того, выступил инициатором этой процедуры. Она была удивлена и, кажется, до сих пор так и не поняла, насколько символично для меня было поставить подпись под документом, удостоверяющим наш окончательный и бесповоротный разрыв.

У меня более не было жены. Не было и дочери, ведь я уверился в том, что она умерла.

Я уволился с работы. Большую часть времени проводил в темной неубранной квартире, не утруждая себя даже готовкой.

Каждый вечер я выходил на балкон и смотрел вниз с высоты девятого этажа. Там, не больше букашек, копошились люди. Их нелепое, ни на секунду не прекращающееся движение сводило меня с ума. Мне казалось, что я вижу перед собой муравейник, целеустремленный в своей бессмысленности. Все эти… мешки из плоти — как важно они вышагивали. Абсурдными казались мне все их стремленья и чаянья — ведь в результате они получали смерть. Смерть была уравнителем, даруя единый статус и бедным и богатым; и здоровым и больным. Стоило ли проживать положенные каждому годы в ожидании конца, если можно было ускорить его неизбежность и тем самым доказать единственно данное человеку право — право на принятие окончательного решения.

Мысль о самоубийстве посещала меня все чаще в те дни и казалась такой… логичной, почти обыденной. Я не видел для себя иного будущего, и только страх перед увечьем удерживал меня от последнего шага. Но и этот страх, подобно прочим эмоциям, отступал… выцветал, что ли.

Вот так, медленно и верно я пришел к осознанию необходимости смерти. Обдумывание самого акта, осторожно-оценивающие взгляды с балкона вниз, предположения о том, что будет после и будет ли что-то вообще, — все это отступило перед единым могучим порывом.

Как странно… я плохо помню то время, но прекрасно запомнил последний свой день. Это случилось 12 ноября 1996 года…

Я точно знал, что делать. В тот вечер я, против обыкновения, приготовил сытный и на удивление вкусный ужин. Выпил чуть-чуть коньяка, помылся под тонкой струйкой еле теплой воды, надел чистое белье и прилег отдохнуть несколько часов перед дальней дорогой. Я не хотел беспокоить соседей, поэтому запланировал свой полет на середину ночи, когда во дворе, скорее всего, будет пусто. Я более не грезил самоубийством, но совершенно точно знал, что случится через несколько часов, и не испытывал ни страха, ни сомнений. Это архиважно — решение было принято окончательно и я был тверд, как скала. Я стер себя из жизни и не нуждался в ней, равно как и она не нуждалась в моем присутствии. Умри я, исчезни, и кто заплачет обо мне?

Я сомкнул глаза, не надеясь забыться сном, искренне полагая, что буду прокручивать раз за разом предстоящий поступок, но против ожиданий — уснул! Уснул, провалившись в чернейшую из ям, без снов. Без видений.

Должно быть, именно так и выглядит смерть. Видите ли, во сне, находясь в абсолютной черной пустоте, не испытывая ни боли, ни сожалений, не чувствуя ровным счетом ничего, не мысля и не нуждаясь в мышлении, я, тем не менее, каким-то мистическим образом ощущал свою сущность. Это состояние нельзя назвать ни хорошим, ни плохим — меня словно и не было и в то же время я присутствовал, существовал, растворенный в «ничто». Так могло бы продолжаться мгновение или вечность — это не значило бы ровным счетом ничего. Время не властно над теми, кто ушел.

А потом… Я проснулся. Нет, не так. Поначалу, вернулось мышление. Первая мысль, как я хорошо помню, была сожалением о том, что нечто вырвало меня из небытия. Мне казалось, что я могу оставаться там бесконечно долго, и это было бы… прекрасно. Однако стоило мне начать думать, и вот уже я ощутил собственное тело. Мне было… неловко, неуютно. Болели все кости, спина…

Я открыл глаза и увидел неяркий, но все же неприятный свет, исходящий от круглого источника. Только спустя несколько мгновений я понял, что это лампа, потолочная лампа, висящая прямо надо мной.

Я огляделся.

Первое впечатление, что оставляет это место почти всегда, — шок. В город можно попасть только со стороны автовокзала, во всяком случае, я ни разу не слыхал, чтобы кто-то из… гостей, так мы себя называем, оказывался где-либо еще. Полагаю, выход находится со стороны железнодорожной станции, но, как вы сами могли убедиться, уйти не так-то просто.

Я был ошеломлен, шокирован. Знаете, вполне логичная первая реакция человека, заснувшего в своей постели, пусть и с твердым намерением покончить с собой, а проснувшегося черт знает где. Я подумал: быть может, я все еще сплю? Нет? Двинулся мозгами, оказавшись в одном из параллельных миров, о существовании которых грезил, будучи молодым ученым? Знаете, я до сих пор убежден, что в некотором смысле так оно и есть. Мы все заложники квантовой физики, что, впрочем, не является утешением поверьте.

У меня не было времени сомневаться в собственном рассудке. Я лежал прямо на жестком сиденье посреди зала ожидания, а в углу, метрах в тридцати от меня, по полу полз, на удивление резво, тот самый старик, которого вам не посчастливилось встретить. Он не видел меня, но постоянно принюхивался. Пока я лежал парализованный ужасом и просто пялился на него, он сделал несколько кругов на одном месте, каждый раз оказываясь чуть ближе ко мне, то и дело останавливаясь и нюхая воздух. Вот только и тогда, и сейчас мне казалось, что он каким-то неведомым образом не запах моего тела чуял, но, как в свое время изволил выразиться Роберт Шекли, ощущал запах мысли. А не думать ни о чем невозможно.