Хранитель Бездны - [43]

Этих людей… на них охотятся, как на животных. Загоняют и забивают. Самыми чудовищными способами.

Есть и еще… кое-что… То, о чем знают все, но молчат. Полагаю, даже быки на бойне догадываются о той участи, что ожидает их, но могут ли они противостоять молоту мясника?

Некоторые люди… принимают здешние условия безоговорочно. Поначалу страдают все. Но со временем, в паутине навечно застывших часов, иные ломаются и позволяют городу одержать вверх.

Эти люди меняются. Меняются духовно и мало-помалу меняются физически. Их плоть, их тела, порой приобретают чудовищные, омерзительные очертания, противные глазу. Они жиреют, теряют даже отдаленное сходство с людьми, приобретая гротескные, ужасающие формы. Всецело отдаются служению тому… Злу, что главенствует в этих местах.

Вы спросили, что это за место, Андрей? Что ж, извольте, я отвечу вам со всей мерой ответственности. Это своего рода западня, паутина, чувствительная к тонким эманациям таких как я… как все мы. Тех, кто устал. Тех, кто дошел до финальной черты. Людей, настолько опустошенных и ненужных до такой степени, что они уже практически не существуют для общества, будучи скорее пустотелыми образами, чем людьми в общепринятом смысле этого слова. Людей, готовых не просто к смерти, но к всепоглощающей, бесконечной пустоте. И лишь перед лицом этой пустоты оказываются они втянутыми в тенета западни, существующей где-то на задворках миров.

Здесь времена года не сменяют друг друга. Не светит солнце. Мы ползаем по струнам архетипа, по осколкам мертвой империи, воссозданной из нашего коллективного бессознательного. Все мы, все без исключения, — дети Советского Союза. Для нас — это была не просто страна. Не просто образ жизни, но целый мир, вселенная со своими незыблемыми законами и правилами. Когда этот мир рухнул, мы, оказавшись у разбитого корыта, не выстояли, не адаптировались, но, в полном соответствии с принципами Дарвина, — исчезли, приняли пустоту будущего и тем самым, возможно, открыли путь сюда. Сотворили этот мир как последний памятник, уходящей эпохе. И если это музей, то мы в нем и экспонаты и… еда.

4

Кольцов замолчал и, не раздумывая, налил себе полный стакан коньяка. Стремительным движением опрокинул его, крякнул и потянулся было к бутылке снова, но остановился, напоровшись на колючий взгляд Громова.

Андрей огляделся несколько осоловело, потер лицо руками и с какой-то злостью выдохнул:

— Я вам не верю. Ни единому слову не верю.

— Андрей Евгеньевич, — начал было Громов, но он прервал гневно:

— Что… Что это за чушь? Город, застывший в прошлом? Нестареющие люди? Монстры??? Это же курам на смех! — он потряс головой, — какая-то фантастка в духе Лавкрафта! Вы… да за кого вы меня принимаете?

— Послушайте…

— Нет, это вы меня послушайте! Я… я не знаю, что у вас на уме, и что происходит со мной, но я уверен, уверен на все сто — этому есть куда более…логичное объяснение. И потом… — он, окончательно растерявшись и расстроившись, замолчал и уставился на пустую тарелку.

— А вы попробуйте, — холодно и без тени улыбки произнес Громов, — попробуйте найти логичное объяснение тому, что вы видели на путях. И я первый сниму перед вами шляпу.

Андрей помедлил.

— Я… — начал он, аккуратно подбирая слова, — … болен, — и, чуть помедлив, — Здесь, несомненно, происходит какая-то чертовщина, но, позвольте, то, что вы рассказали — это же… Я не верю! — он резко вскочил и заходил по кухне. — И потом, потом, в этой вашей… истории, с позволения сказать… в ней же полно недоговорок. Вы и половины не рассказали. Не придумали, да?

Кольцов открыл было рот, но его прервал тяжелый, чавкающий звук, раздавшийся непосредственно над ним. Он замолчал и испуганно посмотрел на Андрея: в глазах — страх и боль.

— Вот! — Андрей торжествующе ткнул в потолок пальцем, как будто звук сверху являлся неопровержимым доказательством того, что Кольцов лжет. — Что это? Что вы прячете там, Юрий Владимирович? Кормите меня сказками, пичкаете этой… он обвел глазами стол, — …этой сраной половой, а сами.

Кольцов, как бы сдаваясь, поднял руки.

— Андрюша… — начал было он.

— Хватит с меня ваших бредней. Что там?

За столом повисла тишина. Громов, доселе сидевший неподвижно, тяжело вздохнул и произнес, не глядя на товарища:

— Покажи ему.

— Я не…

— Покажи, — повторил Громов, — быть может, это его убедит.

Кольцов помолчал, пожевал губами

— Хорошо, — безжизненно произнес он, — пойдемте, Андрей. Петя, ты с нами?

— Я бы предпочел… — Громов осекся, увидев направленный на него умоляющий взгляд. — Ладно. Иду.

Поднимаясь на второй этаж, Андрей испытал какое-то необычно гадкое чувство вины, словно он только что предал доверие этих двух пожилых мужчин, возможно, спасших ему жизнь.

Древняя лестница протестующе скрипела под ногами идущих. Со стен равнодушно глядели старые черно-белые фотографии — окна в жизнь, что канула в лету давным-давно. Андрей посмотрел на одну из них внимательно — на ней была изображена молодая женщина, полусидевшая в высоком кресле. На руках ее лежал крошечный сверток — малютка крепко спал. Лицо девушки было абсолютно бесстрастным.

— Они уже были здесь, когда я въехал, — не оглядываясь бросил Кольцов, — и будут здесь, уверен, после меня. Негоже трогать то, что тебе не принадлежит.