Хранить вечно - [68]
Меня могут арестовать в России лишь случайно, по самому ничтожному, пустяковому поводу, а мои новые друзья достаточно влиятельны, чтобы добиться моего освобождения.
«Король шпионов» угодил в такую же ловушку советских чекистов, в какую попался Савинков.
Приговор Верховного Революционного Трибунала, вынесенный Рейли 3 декабря 1918 года, привели в исполнение в 1925 году.
Эдуард Берзин, вернувшись с фронта, работал в ВЧК—ОГПУ. Он все еще мечтал об Академии художеств. Но дни по-прежнему оставались тревожными, и он не мог себе позволить такой «роскоши».
Летом 1927 года он отправился вместе с экспедицией на Северный Урал. В двух километрах от заброшенного в дикую глушь селеньица Морчаны на берегу Вишеры, против Полюдова Камня, поставили первые палатки, и Берзин вместе с участниками экспедиции бродил по тайге.
Здесь измеряли, искали, брали пробы, собирали образцы, вычисляли, и к зиме было установлено, что Вишера таит в себе все необходимое для постройки химических заводов и целлюлозно-бумажного комбината.
В том же году Берзин внес в ВСНХ предложение о промышленном освоении Вишерского края, а через два года было подписано постановление о сооружении заводов и комбината.
Главным директором строительства назначили Эдуарда Берзина.
Так было положено начало подвигу на Вишере, а чекист Берзин стал строителем.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава СЕДЬМАЯ
Поезд уходил на Дальний Восток, а Эльзе казалось, что он уходит в вечность. Уже не первый раз она расставалась с Эдуардом. Каждая разлука ложилась камнем на сердце, но никогда еще не была такой тяжелой. Эльза не могла отогнать мысль о том, что эти проводы могут стать последними.
Робкий снег порошил над Северным вокзалом и устало опускался на бетонную платформу, на крыши вагонов, таял на лицах. Среди припудренных снегом меховых воротников и шапок необычно выглядели букеты цветов. На перроне было людно и шумно.
Можно было смириться с тем, что уезжали молодые люди. Уезжали далеко, надолго, плохо представляя себе, что ожидает их на Севере и на Востоке.
Ветра дальних странствий шумели над страной с тех пор, как в жизнь вошло слово пятилетка, и Москва уже не первый год провожала гонимых этими ветрами. Брало разгон время беспокойных и непоседливых людей, кочевого племени первоискателей и первостроителей.
Ко всему этому пора было привыкнуть, если бы уезжали только молодые. И Эльза, может, не терзалась бы так отчаянно, если бы вместе со всеми, кто толпился у вагонов, провожала Мирдзу или Петю.
Но Мирдзе этой осенью пошел только двенадцатый год, Петя впервые переступил порог школы, и еще не пришло время думать о разлуке с ними.
Отъезд Эдуарда — то, с чем невозможно примириться. В душе она гордилась, что именно ему правительство доверило возглавить промышленное освоение далекой и глухой окраины. Но он уже немолод, насквозь простужен, измучен болезнью.
Зачем он едет на Колыму, где ужасный климат, цинга? Туда даже молодые и здоровые люди отправляются как на подвиг!
Нет, она никогда не простит себе, что не настояла на своем, не добилась отмены этого назначения. Не догадалась рассказать Рудзутаку, написать Ворошилову, Молотову, даже самому Сталину, что ее муж и отец двух детей не может, не должен, не имеет права забывать, что ему после всего пережитого надо полечиться и отдохнуть.
Лишь она одна знала, как тяжело Эдуарду сохранять бодрое настроение. Вот и сейчас он смеется, шутит, а, может, уже сегодня ночью, ворочаясь с боку на бок в купе, не сомкнет глаз от ноющей боли…
По внешнему виду Берзина, по тому, как он держался, какое веселое обаяние излучал, никто из уезжающих вместе с ним даже и не предполагал, что Эдуарда Петровича может сломить недуг, что физическая боль способна приглушить духовную энергию.
Неумолимые годы делали свое дело, но, как и много лет назад, в его глазах сохранялся все тот же молодой блеск, и все так же заражал окружающих его смех. И, даже несколько погрузнев, его фигура не потеряла стройности и он не ссутулился, как это часто бывает у высоких людей.
Не будь бороды, роскошной каштановой бороды лопаткой, которую Берзин сохранил из-за своей клички, Эдуард Петрович выглядел бы значительно моложе неполных тридцати восьми.
Возле международного вагона, куда занесли вещи Берзина и его спутников, стояли хорошо знакомые Эльзе товарищи Эдуарда.
То были вишерцы, как не без гордости называли себя все работавшие под руководством Берзина на строительстве Вишерского целлюлозно-бумажного комбината. Крупная стройка в глухом углу Северного Урала только что завершилась.
Еще не остыл азарт одной строительной эпопеи, а люди рвались начинать другую.
Инициативу в торопливом и отрывистом разговоре у вагона чаще всего перехватывали Берзин и Алмазов, умевшие находить смешное в самом обычном и повернуть всем известное так, что оно становилось видным с самой неожиданной стороны.
— А помните, как этот финансист стал строителем? — Берзин кивнул в сторону Алмазова, своего помощника по Вишерской стройке, а теперь заместителя по тресту Дальстрой.
Быстро окинув взглядом собеседников и убедившись, что об этом никто не слышал, Эдуард Петрович хитро улыбнулся Алмазову: «Ну, Завен, держись. Сейчас я тебя буду раскладывать».
