Хранить вечно - [35]

2

Американцы опоздали. Две их дивизии высадились во Владивостоке 16 августа — почти на две недели позже английских войск. Как ни спешило командование, как ни торопились государственный и военный департаменты, время было упущено, и когда солдаты экспедиционного корпуса сошли на берег бухты Золотой Рог, у всех пирсов уже стояли английские и французские корабли и один за другим швартовались японские.

Японцы успели добраться раньше всех: их первые дивизии высадились еще 5 апреля. Теперь полным ходом высаживались королевские и императорские подразделения морской пехоты, и всюду над портом и городом развевались британские, французские и японские флаги. Были здесь и итальянцы, и поляки, даже бельгийцы.

По улицам маршировали хорошо экипированные, подтянутые пехотинцы и матросы.

Опасения американского командования относительно всякого рода инцидентов и столкновений между американцами и японцами, которые ненавидели друг друга, оказались излишними. Те и другие вели себя «лояльно». В первый день дело обошлось несколькими драками в ресторане «Золотой Рог». Одному прикладом карабина проломили череп. Другого пристрелили за столом. Третьего ударили по голове бутылкой из-под виски. Четвертый получил пулю в спину при выходе из ресторана.

Командование издало строгий приказ. Виновных посадили на гауптвахту, и на другой день число драк заметно сократилось.

Хуже было другое — то, чего не мог предвидеть военный департамент и чего, очевидно, нельзя было устранить никакими приказами.

Добрая половина солдат экспедиционного корпуса, оставшихся до последних дней в полном неведении относительно того, куда и зачем их везут, стала проявлять признаки явного беспокойства.

В специальных сообщениях контрразведки, которые ежедневно докладывались начальнику штаба корпуса, говорилось, что моральное состояние большинства солдат заставляет сомневаться в их боеспособности и что это, видимо, объясняется деятельностью красных агитаторов, которая развернулась сразу после высадки десантов.

В первый же день контрразведка арестовала двух русских. Оба прекрасно владели английским и проводили беседы среди солдат. На допросе они отказались назвать имена, ничего не сказали о целях своей деятельности, но у одного из них при обыске обнаружили список американских солдат с указанием подразделений. Хотя, как показала проверка, все имена оказались вымышленными, за ними, по всей вероятности, скрывались агитаторы, которые вели в войсках подрывную работу.

Список стал достаточной уликой для обвинения в шпионаже, и оба были расстреляны.

Контрразведке удалось поймать с поличным сержанта Генри Дрисдэйля, когда он уговаривал солдат не подчиняться приказаниям командиров и отказаться от участия в каких бы то ни было боевых действиях в чужой стране без официального объявления войны.

Сержант оказался словоохотливым и откровенным. Когда его допрашивали, он не лез за словом в карман.

— Почему вы решили, что можно не выполнять боевые приказы, и склоняли к этому других солдат?

— Боевые приказы издаются, когда мы находимся в состоянии войны. Мы же, кроме немцев, пока никому войны не объявляли.

— Разве вам неизвестно, что американские войска посланы сюда по приказу военного департамента?

— Военный департамент не объявлял войны, и ему не дано такого права. Бойцу объявляет конгресс.

— Знаете ли вы, что мы здесь не воюем, а наводим порядок в потревоженной смутой стране?

— Каждый пусть наводит порядок сам в своем доме. Когда нас везли сюда, объясняли, что нам предстоит пикник — прогулка. А что вышло на деле? Мы пересекли Тихий океан, чтобы оказаться на вулкане в чужой стране, где на нас смотрят как на интервентов. Мы уже хлебнули горя на Филиппинах.

— Что вы хотите этим сказать?

— То, что уже сказал. Глупо и бессмысленно погибать в грязной войне за тысячи миль от родного крова. Захватчиков все ненавидят. Здесь каждый куст стреляет. На каждой тропе — ловушка, и каждый местный житель — твой враг, если идешь к нему с оружием.

Протоколы допросов составили целый том. Дрисдэйля расстреляли по приговору военно-полевого суда за «подрывную работу» среди личного состава десантных войск.

Если бы он знал, что к таким же выводам придет и командующий американскими экспедиционными силами генерал Вильям Сидней Гревс, он наверняка подал бы генералу прошение о помиловании, и Гревс, пользуясь правом конфирмации приговоров военно-полевого суда, отменил бы смертную казнь, ограничившись арестантскими ротами.

Но Гревса в те дни еще не было во Владивостоке. Он прибыл в русский Сан-Франциско в миниатюре только 1 сентября 1918 года, когда все уже было кончено, и на другой день записал в дневнике:

Я сошел с парохода, не составив себе никакого мнения о том, что следует и чего не следует делать. Я не был настроен враждебно ни к одной русской группировке и надеялся, что смогу в полном согласии сотрудничать со всеми союзниками.

Генерал тогда знал о России куда меньше сержанта Генри Дрисдэйля, читавшего все, о чем писали газеты, сопоставлявшего это с жизнью и делавшего такие выводы, до которых не додумался генерал.

Если сравнить протоколы допроса сержанта и первые дневниковые записи генерала, сделанные почти в одно и то же время, на одну и ту же тему, в одном и том же месте — русском городе Владивостоке, сравнение оказалось бы не в пользу генерала. Пришлось бы признать, что сержант куда лучше разбирается в политике…