Хозяйка замка Ёдо - [125]

Прибыл гонец с известием о том, что полки на подступах к Окаяме разгромлены неприятелем. Почти одновременно с ним на взмыленном коне прилетел ещё один, сообщил, что войско Санады разбито у Тэннодзи, все самураи и их предводитель Юкимура Санада полегли на поле брани. Тятя взглянула на сына — его лицо перекосилось от ярости.

— Все за мной! — закричал он, обращаясь к остаткам своего воинства у Вишнёвых ворот. — Отдайте свои жизни за Хидэёри Тоётоми! Отомстим за смерть Санады и его соратников!

В этот миг во двор ворвался Морихиса Хаями, уцелевший в битве при Тэннодзи, его конь встал на дыбы прямо перед Хидэёри, который уже собирался оседлать вороного жеребца.

— Авангард нашей армии почти полностью уничтожен, — доложил Морихиса Хаями. — Сражения идут на улицах в южной части города, мы отступаем. Броситься в атаку на врага, уже опьянённого победой, сейчас — значит совершить самоубийство.

— Я с самого начала жду смерти! — заорал Хидэёри. — В бой! В бой!

— Главнокомандующий не должен спешить на встречу со смертью! Пока не поздно, нужно отступить и приготовиться к обороне замка. А потом, когда силы окончательно покинут нас, ещё останется время умереть.

Лицо и доспехи Морихисы Хаями были тоже залиты кровью.

— Нет, мы примем бой! — не унимался Хидэёри.

Он уже взялся за луку седла, но Хаями схватил его поперёк туловища и попытался оттащить от жеребца, а в следующий миг совершил кувырок в воздухе — высокий и сильный Хидэёри отбросил его, как соломинку. Тятя, ещё не осознавая, что делает, рванулась к сыну, обняла его за колени — она не отдаст в лапы смерти своего мальчика, нет, её мальчик не умрёт! — и покатилась по земле, отброшенная ударом ноги в плечо.

Поднявшись с песка, мать, будто во сне, увидела, как несколько самураев навалились на Хидэёри, удерживая его за руки, за плечи, за шею, а фоном этой печальной картины неуместного кулачного боя стало пышное многоцветье церемониальных кимоно — Сэн-химэ и её свитские дамы сидели чуть поодаль неподвижно, словно нарядные куклы-химэ на Празднике девочек.

Где-то позади грянул крик: «Пожар!» Тятя обернулась — чёрные клубы дыма поднимались в небо над внешней крепостной стеной. Во дворе началась суматоха: самураи выхватывали мечи из ножен и вертели «мельницы» над головой, изрыгая проклятия, хотя в пределах видимости не было ни одного врага. Но пожар означал, что враг рядом и что в замке есть предатели.

Тятя вспомнила о Харунаге Ооно. Он уже пришёл в себя, вскочил в седло и скакал по двору, призывая воинов к порядку. Когда всеобщее буйство утихло, Харунага повёл самураев за собой к Вишнёвым воротам. Хидэёри и военачальники из его окружения поспешили вслед. Ворота закрылись за ними. Во дворе остались только три десятка женщин, стяги и копья — атрибуты власти главнокомандующего. Воцарившаяся ненадолго тишина была снова нарушена ружейными залпами и боевыми кличами, зазвучавшими на сей раз совсем близко. Третья, внешняя, крепостная стена, вероятно, уже была в руках неприятеля — оглушительно трещали частоколы, ревели воины, устремившиеся на штурм, гремели пушки.

Опять распахнулись Вишнёвые ворота, впустив самураев, бежавших с поля битвы. Многие были ранены и опирались на свои мечи, как на костыли.

Вернулись Хидэёри и Харунага Ооно, за ними во двор приливной волной хлынули остатки осакского войска. Казалось, самураи отступают в полном беспорядке, но это было лишь внешнее впечатление — Ооно хриплым, сорванным голосом выкрикивал приказы, и воины беспрекословно повиновались ему, выстраиваясь в ряды справа и слева от ворот. С другой стороны внутреннего двора распахнулись ещё одни ворота, через них тоже входили люди, и вскоре вся площадь у главной башни была заполнена самураями.

Пламя с третьей крепостной стены перекинулось на вторую, бои, судя по всему, шли уже на территории Осакского замка. Тятя не знала, кто отдал такое распоряжение, но её, Сэн-химэ и свитских дам в спешке проводили в тэнсю и укрыли в дальних покоях. Откуда ни возьмись появился Ооно — только что он руководил отступлением у Вишнёвых ворот — и заорал: «Наверх! Поднимайтесь наверх!» Прислужницы, схватив даму Ёдо за руки, потянули её к лестнице, почти втащили на второй ярус тэнсю; за ними по пятам следовали Сэн-химэ и другие обитательницы замка. Тятя узнала Укёдаю, мать Сигэнари Кимуры и кормилицу Хидэёри, была там и Аэбано-исубонэ…

Когда прибежал самурай с официальным извещением о том, что третья линия укреплений разрушена и неприятель штурмует вторую, стрелы и пули уже вонзались в стены второго яруса тэнсю с глухими хлопками, будто на внешней галерее кто-то жарил соевые бобы. Дама Ёдо неподвижно, выпрямив спину, сидела на полу, все женщины знали, что они загнаны в ловушку в этой башне, которая вот-вот окажется в руках врага, но ни одна из них не проронила ни слова.

На втором ярусе быстро сгущались сумерки, день умирал, теряя силу капля за каплей. Вошёл Хидэёри в сопровождении нескольких воинов; мужчины прерывисто дышали, были совсем измотаны. Тятя разглядела сына в полутьме, но не узнала никого из его окружения. Все хранили молчание.

Спустя некоторое время на второй ярус поднялся ещё один человек — это был Харунага Ооно. Осмотревшись, он направился в тот угол, где собрались мужчины, затем, посовещавшись с ними, приблизился к женщинам.