Хозяйка розового замка - [216]

— Вы зря тянете время, — раздраженно прервал ее Александр. — Говорите. Или, может быть, вы солгали?

Этот вопрос подействовал на Элизабет лучше всяких приказов. Она встрепенулась, услышав подобное обвинение.

— Я солгала? Да разве бы у меня хватило смелости о таком солгать! Я собственными глазами видела, что было с ее сиятельством, и было это ничто иное, как выкидыш. Я обещала молчать, но, видно, шила в мешке не утаишь. Я хорошо понимаю, господин герцог, как это неприлично для вашей семьи, и я, конечно же…

— Довольно. Замолчите. Ваши причитания здесь никому не нужны.

Его голос прозвучал так угрожающе, что, похоже, мы обе — и я, и Элизабет — почувствовали себя не слишком уютно. Александр повернул голову и, пожалуй, впервые за весь этот разговор взглянул на меня.

— Может быть, вы мне подскажете, что делают в таких случаях мужья? Я теряюсь в догадках. Ситуация просто неслыханная. Я впервые слышу о ребенке, которого вы ждали и который никак не мог быть моим. Это помимо того, что сказал мне Ле Пикар. Не скрою, я впервые столкнулся лицом к лицу с таким фактом.

Я подавленно молчала, чувствуя, что не могу произнести ни слова. Он снова негромко спросил:

— Так что же мне делать? Убить вас? Так, кажется, поступают в романах?

Элизабет приглушенно вскрикнула и, похоже, снова порывалась попросить разрешения уйти, но герцог осадил ее одним взглядом. Выйдя из-за стола, он сделал два шага ко мне. Правая рука его по-прежнему была на перевязи.

— Или, может быть, мне следует сначала спросить вас?

Я опустила глаза, понимая, что спрашивать меня ни к чему, но чувствуя себя не в состоянии объяснить ему это вслух. У меня не было для этого смелости. Он смотрел на меня так пристально, что я ощущала физическую тяжесть этого взгляда. И глаза у него были какие-то черные, жуткие.

Он медленно спросил:

— Это — правда?

Мои губы без всякого участия голоса через силу произнесли:

— Да.

Он скорее угадал, чем услышал, что именно я сказала. Я даже в малой степени не представляла себе, что будет дальше. Я видела, как судорожно сжаты в кулаки его руки, как искажено лицо. Можно было ожидать, что он убьет меня. Или станет осыпать самыми кошмарными ругательствами, смешивать с грязью — и, честно говоря, я была сейчас так подавлена чувством своей вины и болью за него, что ничему бы не противилась.

Но как только прозвучало это мое «да», подтверждающее слова Элизабет, он ударил меня по лицу.

Ударил кулаком, наотмашь, с такой силой, что сбил меня с ног и я полетела на пол, стукнувшись виском о ручку двери и так ушибив локоть, что на первый миг мне показалось, что рука у меня сломана. Несмотря на все это, я ни на минуту не потеряла сознания. Я очень ясно видела Александра, грозно возвышавшегося надо мной, видела, как Элизабет с возгласом ужаса бросилась ко мне и как герцог с силой оттолкнул ее:

— Убирайтесь отсюда! Оставьте нас вдвоем.

Она приоткрыла дверь, поглядывая то на меня, то на герцога. Он сквозь зубы бросил:

— Разумеется, вы понимаете, что никто не должен знать о том, что знаете вы.

Она испуганно кивнула и вышла. Наступила тишина. Александр медленно отошел от меня, видимо к окну, ибо полностью исчез из моего поля зрения. Раньше мне казалось, он изобьет меня, может быть очень жестоко, и именно для этого отсылает Элизабет. Зная его характер, я ни на минуту не усомнилась бы в том, что он на такое способен. В гневе он мог быть совершенно неистов. Но он отошел, значит, сдержался, и невольный вздох облегчения вырвался у меня из груди.

Я приподнялась. Ушибленного локтя было больно даже коснуться. Что-то теплое заливало мне лицо: я поняла, что у меня в кровь разбиты и нос, и губы. От удара у меня шумело в ушах; пожалуй, стоило еще радоваться, что у меня целы все зубы. Я запрокинула голову, чтобы остановить кровь, затем стала на ощупь искать носовой платок и, не найдя его, решила воспользоваться рукавом, потом чепчиком. Когда мне удалось с этим покончить, у меня и руки, и одежда, и лицо были в крови.

Он все так же молчал. Я села на пол, глядя на него. Он не оборачивался.

— Александр, — проговорила я срывающимся голосом, чувствуя, что слезы закипают у меня на глазах, — послушайте меня, я все объясню…

Еще не договорив, я поняла всю беспомощность этой фразы. Почему я выбрала эти слова? «Я все объясню» — так говорили герои во всех известных мне книгах, и мне, конечно, не стоило сейчас это повторять. Слишком банально и фальшиво это прозвучало.

Он спросил, все так же не оборачиваясь:

— Вы полагаете, сударыня, что дело все еще нуждается в каких-то пояснениях?

Я насилу выговорила:

— Вы могли бы хоть послушать меня. Я…

— Нет, теперь вы меня послушаете.

Он снова подошел ко мне и стоял надо мной, заложив руки за спину, не делая ни малейшей попытки помочь мне подняться. У него не было той чисто машинальной галантности, которая была свойственна иным дворянам. Я поднялась сама, цепляясь за ручку двери. Вид у меня, конечно, был жалкий. Он презрительно произнес, смерив меня полным отвращения взглядом:

— Подумать только, я даже не подозревал. Да и кто мог бы подозревать? Такое хрупкое, нежное создание — и такая гнусная ложь.