— Зачем? — удивилась Юлька. — Можно же просто по мосту перейти! Я и то думаю: зачем ты мимо моста прошёл?
Ким оскорблённо вздохнул. Ничего-то эти девчонки не понимают в военном деле!
— Ты гулять идёшь или на разведку? Где это видано, чтобы разведчики по мостам переходили? Скажи лучше, что просто струсила вплавь…
— Я? — Юлька быстрым движением сдёрнула с себя сарафан и прыгнула в воду.
— Куда ты?! — сердито крикнул Ким, — Сарафан возьми. Что же ты, так и пойдёшь в разведку в одних трусах?
Юлька молча вылезла из воды и, прыгая на одной ноге, чтобы вытряхнуть из уха воду, подхватила сарафан.
— Бывают такие люди на свете, — сказала она, — которые всё время только кричат на других. А если… если другие не знали…
— Не знали… — примирительно проворчал Ким. — На разведку идёшь, а не к тётке в гости — соображать надо! — он и сам почувствовал, что перехватил.
Юлька привязала к голове сарафан, и ребята поплыли против течения, забирая наискосок, чтобы незаметно выйти огородами к лепягинскому двору. Холодный поток стремительно подхватил их и понёс.
— Ты не жди меня… П-плыви скорей! — крикнул Ким. Он с трудом боролся с течением, гребя одной рукой, — в другой, высоко над водой, он держал завёрнутую в майку подзорную трубу.
Юлька упрямо мотнула головой и остановилась, отчаянно работая руками и ногами, чтобы удержаться на месте. Мало ли что могло случиться? Правда, река в этом месте не очень широкая, метров сто, и за день они переплывали её совершенно свободно туда и обратно. Но сейчас они плыли не просто так, ради удовольствия, а на разведку, и Юлька, полная ответственности за общее дело, старалась всё время держаться поближе к Киму — вдруг ему понадобится помощь?
Наконец река оказалась позади. Они проплыли ещё немного вдоль обрывистого берега в поисках отмели и, отплёвываясь, хватая побелевшими губами воздух, выползли на берег.
Ким с трудом натянул на лиловое от холода тело сухую майку и бросился врастяжку на траву.
— С-сейчас б-бы на н-наш п-песок… г-горячий… — стуча зубами, мечтательно сказал он, глядя, как Юлька, стоя над ним, отжимает волосы непослушными, побелевшими пальцами.
Внезапно она нагнулась и прошептала:
— Смотри!
Ким приподнялся на локте и взглянул на дорогу, в просвет между кустами.
По дороге, весело напевая, скакал на одной ноге Митька и катил впереди себя два велосипедных колеса. Вот он поравнялся с разведчиками. Ким и Юлька затаили дыхание. Если Митька их заметит — всё пропало.
— Ой, Ким… я… я… — неожиданно простонала Юлька и, зажав рот рукой, замотала головой. В лицо Кима полетели холодные брызги.
— Ты что? С ума сошла? — испуганно зашипел Ким, вытираясь.
— Ой… а… а… а… а я не хочу, а оно… оно… а… Апчхи!
Митька остановился и, по-собачьи склонив голову набок, прислушался.
— Ой, — снова тоскливо простонала Юлька и жалобно посмотрела на Кима полными слёз глазами, — ой… а…
Ким стремительно бросился к Юльке и, навалившись на неё всем телом, прижал её голову к земле.
— Нашла тоже время, — в отчаянии прошептал он, — теперь всё сорвётся…
Сделай Митька ещё один шаг — и он открыл бы их убежище. Но помощь пришла, как всегда, неожиданно и с той стороны, откуда они её совсем не ждали. Их выручила Митькина мать. Она выбежала из дома в сопровождении орущей диким голосом Митькиной сестрёнки Нюрки как раз в ту минуту, когда Митька уже собирался раздвинуть руками кусты.
— Ты что же это вещи разоряешь?! — закричала мать на всю улицу. — Свой велосипед разорил, так теперь за сестрин принялся? А ну, вертай назад!
Митька вздрогнул, как от удара, и, подхватив колёса, вихрем промчался мимо разведчиков, даже не заметив их.
— Ма-а-а… колёсики-и-и… — басом ревела Нюрка, — колёсики-и-и…
— Митька-а! Тебе что, позакладало? Вертай домой, окаянный! Ну, погодь, придёшь домой, я с тебя штаны-то спущу!
— Ма-а-а… колёсики-и-и…
Митька петлял между кустами коротким заячьим прискоком, подгоняемый криками матери и рёвом сестры. Когда он, наконец, скрылся в кустах, а его мать в доме, Ким с Юлькой взглянули друг на друга и дружно расхохотались.
— Что же ты… давай чихай теперь, сколько хочешь, — добродушно сказал Ким. Пережитая вместе опасность почти примирила его с Юлькой.
Юлька удивлённо замотала головой.
— Вот честное-пречестное, ни капельки не хочется… правда! И почему это так всегда бывает на свете: когда нельзя — хочется, а когда можно — вся охота пропадает? Мама знаешь, как от нас с Гошкой малиновое варенье прячет? Не допросишься! А когда я болела — целый стакан дала, а я всего только одну ложку и смогла съесть, совсем расхотелось. Гошка потом здорово на меня обозлился, говорит: «Не могла меня позвать…»
— Когда болеешь, всё, что захочешь, дают, — сказал Ким. — Я теперь жду, когда заболею, чтобы духовое ружьё купили, а то, пока здоровый, ни за что не купят. Ну ладно, пошли, я уже совсем обсох, а ты?
— Пошли, — готовно подхватила Юлька.
Ребята юркнули в кусты и поползли вдоль плетённых из ивняка заборов. Громадные, как слоновые уши, лопухи, перистые заросли папоротника-орляка, головастые цветы жёлтого осота скрывали их от постороннего взора. Ким полз впереди. Изредка он останавливался и, поднеся к глазам картонную трубку, важно всматривался в сторону лепягинского двора. Тогда Юлька тоже привставала на колени и подносила к глазам кулаки-бинокль. Наконец она не выдержала:
