Хосе Рисаль - [79]

Он слишком художник, слишком пророк; он блестяще формулирует цели, ставит задачи и в то же время чрезмерно сурово обрушивается на тех, кто не видит этих целей так же ясно, как он сам. Вера в свой пророческий дар мешает ему снизойти до слабостей соотечественников. Собственно, пророку это и ни к чему, его удел — быть непонятым, одиноким. Поэты редко бывают хорошими политиками, но все же бывают. Но тогда им приходится четко разграничивать две сферы деятельности: поэтическую и практическую — политическую. Это удалось Гете, который был не только великим поэтом, но и недурным — по тем временам — министром в Веймаре и однажды сказал, что если бы в своем «министерском качестве» действовал как поэт, то принес бы немало бед. Рисалю же не совсем удается сочетать в себе поэта и политика. Поэт-пророк, он громит своих соотечественников «за грехи». Те сознают (или не сознают) правоту обвинений, но на такой основе последователей не удержишь. Рисаль это чувствует и потому решает уйти сам. Это не умаляет его величия: ведь его идеи вдохновили первую в Азии национально-освободительную революцию, но объясняет его личную трагедию как вождя филиппинцев.

Есть горькая правда в словах дель Пилара, обращенных к Рисалю: «Да, я голосовал против тебя, это верно. Почему я это сделал? О причине я говорил не раз: я считаю, что ты не можешь переломить себя и приспособиться к людям». Надо отдать справедливость дель Пилару: хотя он через месяц занимает оставленный Рисалем пост вождя, он требует от всех филиппинцев уважения к Рисалю. «Я считаю, — говорит он, — что мы любой ценой должны избегать осуждения Рисаля. Его репутация не должна пострадать». Но заканчивает он это послание такими словами: «Беда этого человека в том, что он воспитывался в библиотеках, а при таком воспитании действительность редко принимается в расчет, когда настает пора действовать».

Уход Рисаля не только его личная трагедия, это трагедия всего движения пропаганды. Верно, что остается дель Пилар, более практический политик, но верно и то, что с Рисалем уходит более глубокое понимание сущности борьбы филиппинцев за свое освобождение. Многие это чувствуют, если не умом, то сердцем, и отходят от «Ла Солидаридад». Сам Рисаль окончательно порывает с газетой. О причинах разрыва он уведомляет Блюментритта: «Я потерял веру в Испанию. По этой причине я не напишу больше ни строчки в «Ла Солидаридад». Мне это кажется бесполезным». Итак, не личная обида (хотя не будем забывать и о ней), а «потеря веры в Испанию», то есть переход от ассимиляционизма к сепаратизму, — вот чем Рисаль объясняет свой уход.

И все же одна статья Рисаля появляется в «Соли» уже после его отъезда в Биарриц, ибо он сдал ее в редакцию еще до разрыва. Это критический разбор книги испанского философа и общественного деятеля Пи-и-Маргаля «Борьба наших дней». Пи-и-Маргаль — республиканец. Вообще-то говоря, Рисаль не питает особых симпатий к республиканцам, но для Пи делает исключение, ибо тот для него «единственный республиканец, чье имя в течение длительного времени ассоциируется с ученостью, последовательностью и честностью». Отметим, что столь же высокую оценку Пи-и-Маргалю дает Энгельс, хотя и по другим основаниям: «Среди официальных испанских республиканцев Пи был единственным социалистом, единственным человеком, сознававшим, что республике необходимо опираться на рабочих»[29].

Книга Пи-и-Маргаля построена в виде диалогов, в которых вольтерианец и ортодоксальный верующий спорят о боге, о смысле бытия. При разборе книги Рисаль формулирует и свои взгляды, которые, однако, не всегда легко отделить от взглядов Пи-и-Маргаля. Рисаль не оставил систематизированного изложения своих философских взглядов, и попытки построить единую философскую систему из его высказываний малопродуктивны. Таких «реконструкций» может быть построено (и действительно было построено) великое множество, но как раз эта многочисленность и настораживает: полученные непротиворечивые системы принадлежат все же авторам подобных реконструкций, а не самому Рисалю. У Рисаля такой системы нет, его философские высказывания не всегда согласованны и нередко определяются последней прочитанной им книгой. Можно очертить лишь круг общефилософских идей, усвоенных Рисалем.

Вся философская мысль Филиппин, ждущая своего исследователя, исходит из политических предпосылок и направлена на решение политических задач. XIX век на Филиппинах — век секуляризации сознания, освобождения его от церковных пут, и просветительство составляет основу как литературных, так и философских воззрений Рисаля. Он верит в Разум и Прогресс (что не отменяет деистической веры в бога), верит, что «земной рай» уже где-то за углом и что гонения только приближают его. Догматизм мышления — а для Рисаля это прежде всего догматизм религиозный — представляется ему главным препятствием на пути человечества к уже близкому счастью. Поэтому он так охотно откликается на рассуждения Пи-и-Маргаля о пользе сомнений. Пи с одинаковой убедительностью отстаивает два противоположны:< мнения: «сомнение — болезнь нашего века» и «сомнение — добродетель нашего времени». Рисаль целиком на стороне второго тезиса. «Сомнение — шпоры прогресса, — пишет он. — Если бы люди не сомневались, многие истины остались бы неизвестными нам и мы разделяли бы представления примитивных времен».