Хосе Рисаль - [104]

Тема отрешенности, проходящая через всю поэзию дапитанского периода, не означает, что изгнанник безропотно принимает свою судьбу. Такой вывод можно сделать из стихов, но не из конкретных действий Рисаля; как это не раз бывало в мировой литературе, поэзия следует своим законам, а жизнь — своим. Поэт воспевает место изгнания и в то же время делает все возможное, чтобы покинуть его. Через три года он начинает осаждать власти просьбами облегчить его участь.

К этому его толкают и личные обстоятельства. В 1893 году умирает Леонор Ривера — весть об этом быстро доходит до Рисаля. На это событие он глухо откликается в «Моем приюте»:

Звучат святые клятвы, и я благоговею,

я вижу двор, веранду и тихую аллею…

Безмолвье, вздохи, трепет —

я снова рядом с ней!

Личная жизнь не удалась — в этом Рисаль уверен твердо. Недаром же он Лаонг Лаан — обреченный. Но в феврале 1895 года в его жизнь входит двадцатилетняя Хосефина — так на испанский лад именует ее Рисаль, на английском же она Джозефина Бракен. Она приезжает в Дапитан со слепым приемным отцом, Джорджем Тауфером, американцем по происхождению. Отец Хосефины, ирландец Джеймс Бракен, был капралом 28-го пехотного полка, квартировавшего в Гонконге. Он был человеком нестрогих правил, и от связи с китаянкой у него родилась дочь — Хосефина. Жена Джеймса умерла через несколько дней после ее рождения, и находчивый капрал зарегистрировал ребенка как законную дочь Джеймса и Элизабет Бракен. Но в церковных книгах (Бракен как ирландец был правоверным католиком) она значилась как католичка-евразийка. Как это нередко бывает при смешанных связях, в ней явно возобладали черты одного из родителей — отца. На вид она нисколько не напоминает китаянку, и только малый рост (чуть более полутора метров — обстоятельство немаловажное для Рисаля) выдает ее смешанное происхождение. Впрочем, жители Гонконга наметанным глазом определяют в ней китайскую кровь, а в те времена, в условиях жесткого расового деления, это чревато серьезными последствиями. Поэтому Хосефина тщательно скрывает тайну своего рождения.

Джеймс Бракен не очень пекся о дочери — он пристроил ее к своему знакомому, Тауферу, и скоро навсегда покинул Гонконг вместе со своим полком. Тауфер удочерил Хосефину, и она росла в его доме вместе с его родной дочерью Сарой. Тауфер не блистал образованием, не дал он его и своим дочерям. Он являл собой тип авантюриста середины прошлого века, который наконец успокоился, сколотив кое-какое состояние. Но в 1891 году его постигает одно несчастье за другим. Умирает его вторая жена, его капитал, вложенный в дома, быстро обесценивается: на Гонконг обрушивается чума, жители в панике бегут в Макао, цены на дома резко падают. И в довершение всего он слепнет. В Гонконге он жил чуть выше Реднаксела-тэрас — той самой, где обитал Рисаль. Он слышал о глазном враче-чудотворце и теперь, четыре года спустя, решает отправиться к нему на Филиппины. С огромным убытком он продает свою собственность и в сопровождении дочерей едет на Филиппины.

Человек грубый, он остро переживает свое бессилие, отчего его деспотизм только усиливается. Родная дочь по дороге скрывается, приемная — Хосефина — сопровождает его до Дапитана. Она тоже не против обрести самостоятельность, но она связана по рукам и ногам. Дело в том, что Хосефина, как католичка, ходит к исповеди к доминиканцам — у них обширные владения в Гонконге. Узнав, что Хосефина с приемным отцом собирается к Рисалю, они шлют сообщение отделению своего ордена в Маниле. Там решают, что эту возможность надо использовать для засылки к Рисалю соглядатаев. Монахи сначала туманно говорят Хосефине о том, что к богу ведут разные пути, что ему можно служить по-всякому. А потом прямо предлагают: Хосефина должна взять сопровождающую в Маниле и дальше следовать с ней к Рисалю. Больше от нее ничего не требуется, это же так просто. Ну а за это святые отцы готовы подчистить запись в церковной книге о рождении Хосефины от матери-китаянки. Тогда в церковной книге запись будет такая же, как в гражданской. А можно ведь сделать и наоборот: привести запись в гражданской книге в соответствие с церковной, и тогда жить Хосефине на уровне моря, на самом социальном дне.

Бедная девушка, не очень разбирающаяся в жизни, соглашается. Она не платный агент монахов, она всего лишь инструмент в их руках. Пятно незаконнорожденности будет смыто — для нее это главное. Она согласна. Она действует строго по инструкции: в Маниле встречается с Мануэлой Орлак, доверенным лицом и любовницей каноника манильского собора, который, как и многие другие монахи, не соблюдает седьмую заповедь («не прелюбодействуй»). Мануэла присоединяется к путешественникам, и все трое следуют дальше, в Дапитан.

В жизнь Рисаля, томящегося в изгнании, Хосефина входит как олицетворение женского обаяния: красивая, с чувственными губами, с пышными каштановыми волосами, с изящной фигурой — и главное — подходящего роста. (Современники, правда, отмечают, что есть в ней и «чрезмерная смелость», некоторые пишут и о вульгарности.) Рисаль влюбляется в нее в первые же часы, может быть, даже минуты. В его любви есть и доля сострадания, он знает о ее тяжелой жизни. Правда, он, рафинированный илюстрадо, человек высокой культуры, сразу ощущает пробелы в ее образовании и воспитании, но сострадание и жалость вкупе с физической привлекательностью Хосефины берут верх. Ведь эти недостатки так объяснимы, а сама она так молода, что все это кажется вполне поправимым.