Хорошо в деревне летом - [42]

– А вы не разговаривали во время сеансов?

– Говорили, конечно. Но так, о пустяках всяких. Он ни на кого не жаловался, если вы об этом хотели спросить.

– Хотел, – признался Иван Ильич. – Я знаю, что Василий был не из разговорчивых, но вдруг…

– Он больше про церковь рассказывал – как расписывал ее. Еще о планах купель на Крещение соорудить…

– Значит, вы уехали десятого – а вернулись когда?

– Накануне Крещения, восемнадцатого января. Утром приехали, днем Василий Петрович готовый портрет принес.

– В котором часу, не помните?

– После обеда, точнее не скажу. Не позже трех часов. Пробыл недолго… ну, вы понимаете…

Иван Ильич быстро прикинул, что в магазине Василий появился под закрытие, к четырем, а там ходу минут пятнадцать от силы – значит, где-то еще с полчаса бродил. Не дома, иначе картину бы там оставил.

– Извините, что спрашиваю… а на Крещение все были на базе? Может, кто-нибудь уезжал?

– Нет, – не сразу ответила Наталья. – Муж накануне вечером ездил куда-то. Мы поссорились немного тогда… но вернулся быстро. У охранников машины нет, я вообще не вожу; только на пробежку выходила, как всегда. А около полудня мы уехали в город. Почему вы спрашиваете?

– След покрышек у реки был, а Василий «безлошадный», – нехотя пояснил Иван Ильич, мысленно ругая себя за такую откровенность с подозреваемой. Приятной во всех отношениях и с виду искренней, но подозреваемой. – Постарайтесь, пожалуйста, припомнить: может быть, произошло еще что-нибудь необычное в последнюю вашу встречу?

Наталья задумалась и ответила не сразу:

– Василий Петрович портрет в какую-то ткань упаковал… пока разворачивал, держал его лицом к себе – муж на обороте прочел автограф и спросил, не его ли родственник базу построил.

– Базу? – удивился Иван Ильич.

– Да, бывший хозяин – Бондарь. Думаю, однофамилец, потому что Василий Петрович тоже очень удивился… Я вообще хотела из собственных денег ему заплатить, но побоялась, что муж узнает. А теперь как…

Она обхватила себя руками за плечи и отвернулась к морю. Солнце совсем уж встало, покрасило оранжевым Два Пальца посреди бухты, и на воде играли желтые блики.

– Вы замерзли совсем, – сказал Иван Ильич. – Идемте, я вас до базы провожу.

– Я лучше пробегусь. Одна. Не обижайтесь, мне лишние расспросы ни к чему.

Наталья улыбнулась на прощание и сорвалась с места. Иван Ильич с минуту глядел ей вслед, а потом пошел домой. Шел неспешно, а сердце колотилось, как будто бежал.

Значит, Бондарь… Ходили ведь слухи, что строит кто-то из местных, да подтверждения не нашли. А Васька, значит, нашел и Петру все высказал. Наверняка ведь с базы звонить отправился, иначе с чего бы ему картину в деревню тащить. И если Петр приехал не перед купанием, а вовсе накануне…

Иван Ильич оборвал себя на половине мысли. Ну, если даже и приехал в другое время – то что? Тоже мне мотив: брат правду узнал! И база-то уже не его. Ну, посидели бы, выпили – и все. А уж топить в проруби родного человека, а потом его одежду раскидывать по деревне – ну, это перебор. Петр – мужик спокойный, степенный. Такую суету не стал бы разводить. Он бы и спланировал все заранее, и от тела избавился с умом.

– Не может быть, – пробормотал Иван Ильич. – Просто не может быть.

Он не заметил, как дошел до дома, и только в прихожей понял, что продрог до костей. Хотел было протопить печь, да услышал шум на кухне: там вовсю шуровал отец Геннадий. Незаметно проскочить мимо распахнутой двери не представлялось возможным, поэтому Иван Ильич отправил пальто на вешалку, переобулся в тапки и шагнул навстречу неизбежному.

Священник выглядел даже бодрее обычного. «Как огурчик!» – мысленно восхитился Иван Ильич. И не скажешь, что этот цветущий мужчина вчера пол-ящика кагора выкушал в одно лицо. При виде соседа отец Геннадий насупился и буркнул:

– Доброе утро. На пробежку, что ли, выходили?

– Рассвет встречал, – мрачно отозвался Иван Ильич, взяв чайную кружку.

Следовало догадаться, что поп вчерашнего не забудет и не простит. Сильные люди не любят демонстрировать слабость, самим себе в первую очередь. А тут свидетели! Уйти бы сейчас в комнату, да там Горобец спит и холодно еще. Нетушки, здоровье дороже! Он присел к столу и шумно отхлебнул горячего чая.

Священник открыл печную дверцу, чтобы подбросить дров, а потом добавил кипятка в свою кружку и занял стул напротив. Молчание было даже более напряженным, чем обычно. Отец Геннадий уставился в окно, а Иван Ильич барабанил пальцами по столу. Вот и помогай людям после этого – никакого намека на благодарность! Полдня с ним провозились, сами же теперь и виноватые.

– Утречко доброе! – на кухню, потягиваясь, вошел Горобец. Он выглядел, как и подобает мужчине хорошо за сорок в половине восьмого утра. – Чего грустные такие: не можете договориться, кому за пивом бежать?

– Да магазин только в девять откроется, – Иван Ильич не удержался от усмешки.

– Ну и отличненько, вместе сходим… Батюшка, куда же вы?

Но отец Геннадий уже хлопнул дверью своей комнаты. Горобец пожал плечами.

– Меньше народу – больше кислороду, как говорил мой первый главред. Где у вас тут кофе?

– Сейчас, – спохватился Иван Ильич. – Ты садись, я быстро.