– А хотя бы и так…
С минуту мы свирепо глядели друг на друга. Не знаю, что думал он в эту минуту, но я живо вспомнил… группу Ку-клукс-клан на трибуне в длинных белых халатах и остроконечных капюшонах, с прорезами для глаз. Оратор группы, ворочая своей мертвой головой и жестикулируя, надрывался, чтобы привлечь внимание прохожих: «От его величества императорского чародея ко всем духам, драконам, гидрам, великим лешим и домовым, великим титанам и фуриям, гигантам, циклопам, ужасам и всем гражданам невидимой империи, рыцарям Ку-клукс-клана, Мы принимаем в свою организацию всех, кто поклянется в верности нашей идее. Наш устав: рыцарство, благородство, защита семейного очага, целомудрие женщин, патриотизм и гегемония белых…» Это была церемония привлечения членов в организацию Ку-клукс-клан… Не был ли этот тип членом этой организации?
Словно угадав мои мысли, форман членораздельно проговорил:
– А хотя бы и так…
Я понял, что разговаривать с ним было излишке. Надо было принять другие меры. Но уйти, не разрядив хотя бы часть своей ярости, было не в моих силах. И я глухо, но членораздельно произнес то, что так невыносимо для уха Ку-клукс-клана, что заставляет меняться в лице любого из них:
– Ты не стоишь задницы старого негра…
Форман действительно изменился в лице, побелел, опешил.
– А теперь я пойду… – И я ушел. Он не последовал за мной.
…Я получил некоторое моральное удовлетворение, но материально от этого ничего не выиграл. Десять долларов! Для безработного это целое состояние. И что за наглость! Нет, я должен получить за свой труд полностью. И, подхлестываемый новой волной обиды и горечи, я смело направился в кабинет управляющего. Управляющий – «большой человек» и, насколько мне известно, такими мелочами, как разбор конфликтов, не занимается. Но мне нечего было терять.
Пожилой, солидный мужчина с карандашом в руке стоял боком ко мне и внимательно рассматривал висевший на стене план дома. На мое приветствие он только удивленно повернул голову. Не ожидая его вопросов, я коротко изложил причину моего прихода. Он слушал, не меняя позы.
– Меня это не касается, – тихо сказал он.
– Но форман вам подчинен.
– Подчинен, но я не вмешиваюсь в его обязанности. На то он и форман.
– Странно! К кому же я должен тогда обращаться?
– Меня это совершенно не касается.
Он говорил тихо, но так категорично, что я понял: и с ним разговаривать нечего-
Выругавшись по-русски, я вышел из кабинета.
…Весь день я не находил себе места. Десять долларов – это почти шесть дней работы. Висеть на поясе, как над пропастью, по девять часов в день и мыть по 36 окон, – нет, с этим я примириться не могу. Но что же делать? Я почти весь день не ел, но голода не испытывал. Ночью я не мог уснуть. Ворочаясь на койке, я разбудил своего соседа.
– Ты чего не спишь? Болен? – шопотом спросил он.
В ответ я тяжело вздохнул. Он чуть приподнялся, внимательно посмотрел на меня, насколько позволял полумрак.
– Что стряслось?
– Ограбили меня.
– Ограбили? И было что грабить? – Мысль, что можно ограбить безработного, показалась ему маловероятной.
– Представь себе. – И я шопотом рассказал ему свое горе.
Рабочий несколько минут молчал. Он думал.
– Видишь ли, – зашептал он, – если б существовал союз чернорабочих, можно было бы еще поговорить, но сейчас что посоветовать тебе? Сходить разве к уполномоченному труда. – Он сказал адрес. – Поговори… Попытайся…
– Спасибо, попытаюсь.
– А теперь спать. – И, опустив голову на подушку, он захрапел.
Заснул и я. Но спал нервно. Всю ночь мне снились то форман, с которым я сцепился в драке, то уполномоченный. Он был ко мне очень внимателен и обещал помощь.
…Утром, проснувшись раньше всех, я вскочил с койки, быстро оделся, умылся, наскоро выпил чашку кофе с хлебом и, чтобы скоротать время, пешком направился к уполномоченному. Хотя путь был далек, я все же пришел рано и долго ждал. Но вот появился высокий, стройный джентльмен с серьезным, как у сенатора, лицом. Он первый учтиво, с достоинством, поклонился мне.
– Будьте добры подождать минутку.
Его мягкий баритон прозвучал приятно. Корректные манеры этого чиновника подействовали на меня подкупающе и подняли мое настроение. «Сон в руку», – подумал я.
Когда я вошел в кабинет, в глаза мне сразу бросилось, что для посетителей стульев не полагалось. Единственный стул в кабинете был тот, на котором сидел сам уполномоченный. Это так не соответствовало корректным манерам уполномоченного! При всем своем возбуждении я не мог подавить в себе чувство оскорбленного достоинства за себя и себе подобных. Но когда я подошел к столу, человек с лицом сенатора встал, и чувство симпатии и уважения к нему снова вернулось.
– Слушаю вас! – сказал он, чуть поклонившись.
Этот человек определенно располагал к интимной беседе. И у меня явилось желание рассказать ему не только о своем конфликте с форманом, но подробно и откровенно излить свою душу. Я начал. Но странно… у меня ничего не получалось. Я понял: этому мешало и отсутствие стула, и то, что человек с лицом сенатора торчал передо мной в выжидательной позе, и то, что глаза его стали холодно-тусклыми. Но как бы там ни было, я кончил. Слово оставалось за уполномоченным.
