Хомские тетради. Записки о сирийской войне - [64]

Мы трогаемся и выезжаем на большую автостраду, на ту, где, по дороге сюда, мы пересели на мотоциклы, и мчимся вперед со скоростью, какую только можно выжать из нашей жалкой колымаги. И это хорошо. Наконец подъезжаем к какому-то серьезному блокпосту, видимо, это уже граница. Ребята останавливаются неподалеку, рядом с другим грузовиком, и мы выходим из машины. Здесь же, справа от поста, – какая-то странноватая лавчонка, в дверях, равнодушно глядя на нас, стоит мужик в куфие. Мы с усатым крестьянином заходим внутрь, и мой попутчик обменивается несколькими словами с хозяином. Я выхожу из лавки, хозяин в куфие по-прежнему не сводит с меня глаз. Тут появляется толстяк и тащит меня за лавочку, знаками объясняя, что я должен сделать вид, что хочу помочиться. Я подчиняюсь. Потом он оборачивается, за ним оборачиваюсь и я. Прямо перед постом стоит военный джип, из которого выходит массивный, коротко остриженный человек в кожаной куртке и по-арабски подзывает меня к себе. Судя по всему, это офицер, хотя и не в форме. Взглянув на него, я пожимаю плечами и направляюсь к нашему пикапу. За мной идет толстяк, на ходу глупо улыбаясь офицеру. Мы садимся в машину и трогаемся. А офицер, внезапно потеряв к нам интерес, идет к лавочке. Наша машина разворачивается на 180 градусов и на полной скорости мчится по автостраде в обратную сторону. Я оглядываюсь: за нами никто не едет. На всякий случай стираю в фотоаппарате прощальные кадры Гнева. Проехав несколько километров по шоссе, мы наконец-то сворачиваем вправо, на проселочную дорогу. Я пытаюсь понять, почему мы не сделали этого раньше. Подпрыгивая на ухабах, огибаем пресловутый блокпост и снова въезжаем в городишко, но уже с другой стороны, верхом, мимо большой современной церкви, после чего возвращаемся на шоссе и – наконец-то – едем дальше. Через некоторое время нам попадается еще один блокпост, на сей раз обычный, армейский, и все проходит гладко.

Мои попутчики-крестьяне останавливают небольшой фургон и запихивают меня внутрь: «Такси, такси, Бейрут». Дальше – долгое путешествие через Баальбек, пассажиры заходят и выходят. В Штуре, перед самым подъемом, а в машину заходит молодая женщина и садится напротив: первая женщина с непокрытой головой, которую я вижу за последние восемнадцать дней. Не считая Маит. На перевале останавливаемся у большого магазина, помощник водителя и один из его приятелей покупают вино и угощают меня, налив в пластиковый стакан: густое, терпкое, невкусное и все же восхитительное. Перевал покрыт снегом, ночью это выглядит очень красиво. И вот, наконец, долгий спуск по направлению к Бейруту.

В конце путешествия, высадившись на перекрестке, я их надуваю: они хотят сто долларов, я отделываюсь пятьюдесятью, fuck it. Сажусь в такси, пожилой водитель говорит по-английски с западноафриканским акцентом: он прожил тридцать лет в Либерии и знавал покойного Сэмюэла Доу – «He was just a lieutenant, not even a captain, he was a nice guy. Yes, he died really bad. They dragged him all through town», – а также Чарльза Тейлора, который остался ему должен пятьдесят долларов. Я недоверчиво посмеиваюсь: «Charlie Taylor owes you fi fty dollars?»[70] В ответ на мое предложение истребовать долг через Гаагский трибунал он тоже начинает хохотать. Таксист высаживает меня у ресторана «Le Rouge» в Хамре. В ожидании Л. устраиваюсь в баре и заказываю один Джеймсон и сигариллу. Мои сапоги до сих пор облеплены грязью дорог и полей, я не менял одежду с воскресенья и в шикарном ресторане смотрюсь дико. Вообще все это чистый сюр – сидеть здесь после завтрака в Баба-Амре в компании Хасана, Имада и Ахмада. Сразу после еды, даже не приняв душ, я сажусь в самолет, вылетающий в два часа ночи, и в ожидании взлета дописываю эти строки. За какие-то несколько часов мои записи – уже – из реальности превратились в рассказ.

Эпилог

Едва я, написав все это, уехал из Хомса, как ситуация там пошла вразнос. Я-то думал, что все увиденное мной есть грубое насилие, и пребывал в уверенности, что теперь знаю, как оно выглядит. Однако я ошибался. Все самое худшее только начиналось, и теперь, перечитывая эти строки, я испытываю чувство стыда за некоторые фрагменты. Те, например, где описаны наши идиотские препирательства с активистами Баба-Амра, наши споры, которые действительно имели место и свой смысл (именно поэтому я не исключил их из окончательного текста), но сегодня смотрятся совершенно по-другому в свете того, что последовало дальше и как себя проявили в новых обстоятельствах упомянутые лица. Назову лишь двоих из них, Джедди и Абу Ханена, которым многие западные журналисты обязаны жизнью.

Короче: вечером 3 февраля, на следующий день после моего отъезда, на квартал Халдия, совсем рядом с площадью Свободных Людей, обрушилось несколько снарядов. Они упали не одновременно, а через некоторые промежутки времени, но примерно в одно и то же место, что никак не может быть простым совпадением. Последствия таковы: люди, которые кинулись на помощь жертвам первого – или первых – снарядов (среди них, как уже сказал, был Мазхар Тайяра, псевдоним – Омар Сириец), в свою очередь были либо убиты, либо тяжело ранены. Телефоны еще работали, и я позвонил Мани, который на тот момент еще находился в Баба-Амре. Мне хотелось узнать о судьбе многих людей – Абу Аднана, Абу Бакра, Наджаха (они выжили, по крайней мере, после этого эпизода), парикмахера на площади, кондитера из «Абу Ясира», механика и его друзей, двух продавцов кебаба, – но я спросил его лишь об одном человеке: Махмуде, десятилетнем пацане, распевавшем на манифестациях лозунги, пританцовывая на плечах старших. Но Мани так и не смог ничего о нем узнать. А многие наши знакомые на тот момент были уже мертвы. В субботу 4-го правительственные войска усилили обстрелы Баба-Амра, а 6-го или 7-го, я не знаю точно, окончательно обрубили телефонную связь. В тот момент Мани находился в центре города, и дирекция «Le Monde» и я потеряли с ним контакт до тех пор, пока 11-го он тоже не покинул Хомс. Моя приятельница Маит Карраско приехала в Баба-Амр с двумя коллегами и пережила там несколько дней жестоких обстрелов, прежде чем ей, как и Полу Вуду из Би-би-си, удалось выехать из города по знаменитому тоннелю, после чего она провела еще три недели в Аль-Кусейре. Об этом тоннеле впоследствии было множество разговоров, но в тот момент канал держался в строжайшем секрете (поскольку в моем тексте эта подробность намеренно обойдена молчанием, хочу уточнить, что лично я выезжал не через тоннель).