Холодный огонь - [41]

— Стальные Тени устроили затемнение! — крикнул Некромант. — Самое длинное утро в году — утро на четыре дня! Смотри в оба, Сирилин, тут будет много интересного!

— Ух ты! — прошептала Кесса, уворачиваясь от костяной многоножки.

Огромный голем вёз на себе полсотни крыс и Некроманта-погонщика, и Речница с трудом удержалась, чтобы не забраться к ним. Толпа несла её, как река — щепку. Стаи Призывателей, опасаясь, что их раздавят на улице, бегали по крышам. Высоко над домами выписывала петли тройка Аметистовых Драконов. Иногда они выдыхали пламя, и мелкий пепел сыпался с небес, мерцая на лету.

— Альрикс, а что тут положено делать? — спросила в полный голос Речница. Бояться было нечего — в общем гомоне даже драконий рёв был еле слышен, что уж говорить о словах человека…

— Что угодно! Ищи, где идут игры или состязания, или иди на музыку и смех, или… Ай! Здоровенный красный скорпион, высоко вскинув ядовитый хвост, пробился сквозь толпу и снова в ней сгинул. Альрикс пропал, затянутый людским потоком в какой-то переулок, Кесса, отброшенная к другой стороне улицы, тут же вскочила на ноги… но нечего было и мечтать найти единственного Некроманта в такой толкучке! «Ладно, найду его в „Бездне“, когда всё закончится,» — тихо вздохнула Кесса. Некогда было сожалеть о расставании — поток нёс её дальше, навстречу ритмичному костяному треску и завываниям флейт.

«Странные звуки… Жутко!» — поёжилась Речница, и через пару секунд толпа замерла, добравшись до цели. Кесса метнулась к стене, выскользнула из потока и встала на окраине большой площади. Флейты смолкли, и гомон тоже стих. Кессе стало вдруг очень холодно — холоднее, чем зимой от падения в полынью. Чёрно-белая башня возвышалась над площадью. Ярус за ярусом она тянулась к тучам. С её широких ступеней на толпу скалились выбеленные черепа. Узкая лестница змеёй обвивала её. Никто — ни живой, ни мертвяк — не смел подойти к самому подножию, все толпились поодаль, глядя на тех, кто стоял на самом верху. По углам плоской крыши замерли, кутаясь в плащи из лезвий, полупрозрачные Стальные Тени. В центре, подвешенный за передние лапы, висел Войкс. Он был ещё жив, когда Кесса появилась на площади, — несмотря на десяток дротиков, пронзивших его тело. Четверо воинов стояли перед ним, отвернувшись от хеска. Они смотрели на того, кто остановился у лестницы. Кессе показалось, что это нежить или даже голем… костяной панцирь скрывал его тело, и на костях запеклась пятнами кровь. С его руки свисали черепа, другой рукой он выбивал на них странную дробь, от которой мурашки бежали по коже. Его лица Кесса разглядеть не успела — он резко повернулся к воинам и вскинул руку. Предсмертный вопль Войкса утонул в радостном рёве толпы.

— Илкор ан Сарк! — крики и безумный смех слышались со всех сторон. — Эйат Ургул!

— Владыка Мёртвых да примет жертву! — с лёгкостью заглушил все вопли голос «костяного воина» с крыши башни. Войкса отвязали, а через несколько мгновений «костяной» бросил его тело вниз, к подножию. Воины уже привязывали другого, ещё живого. Кесса рванулась вперёд, забыв обо всём, но живые и нежить стеной сомкнулись перед ней. Живая стена спружинила, кто-то в сердцах оттолкнул Речницу, и она отлетела к стене и села там, уткнувшись лицом в ладони.

Отчаянный крик Войкса хлестнул её по спине, как бич. Снова вопли восторга… снова рокот костяных барабанов… Менее всего Кесса хотела ещё раз посмотреть на башню.

— О чём задумался, Нэй-Кайа? — странный щёлкающий голос и тихий смешок долетел откуда-то сзади.

— О бесконечной благосклонности Владыки, Анхаувейг, — негромко ответил собеседник. — Столетиями северяне оскорбляют его негодными жертвами, столетиями он позволяет им жить. Вот зачем, скажи, нужен Владыке этот жалкий визжащий падальщик? На башне снова раздался крик. Речница вздрогнула всем телом, встала с земли и отошла к стене, стараясь не смотреть наверх. Её блуждающий взгляд остановился на бело-жёлтом пятне. Это было сложенное перепончатое крыло, приделанное к человечьему телу.

Точнее, к телу нежити…

— Что сказал бы наш Кемирейкс, если бы я или кто-то другой приволок к храму отбивающегося Войкса… — человек, беседующий с белой нежитью, с трудом сдерживал смех. Его плечо было залито кровью, странные маленькие отверстия — будто от крохотных стрел или шипов — темнели на коже, но боли он, по-видимому, не чувствовал.

Ничего, кроме набедренной повязки, украшенной цветными кистями, не было на нём — только на груди лежало широкое ожерелье, яркое, как костёр. Оно было собрано не то из крохотных перьев, не то из больших чешуй — Кесса понять не могла…

— Нэй-Кайа! На тебя не угодишь, — ухмыльнулась зубастой пастью нежить. — Скажи лучше, ты к храму-то пойдёшь?

— Не сегодня, Анхаувейг, — Нэй-Кайа склонил голову. — Не сквозь эту несметную рать. Боги знают — я не забываю о них, вся моя кровь — для них. Но к храму я не пробьюсь… без оружия.

— Досадно! — щёлкнул зубами крылатый мертвец. Широкие полупрозрачные уши трепетали на его лысой голове, поворачиваясь на вопли из толпы. Кесса не знала, что это за нежить, но уже не была уверена, что это бывший человек.