Холодные ключи - [3]
Фенглер опустился напротив Блейеля, фрау Виндиш внесла поднос с кофе, печеньем и минеральной водой. Перед стариком она поставила полчашки кофе и полстакана воды, к которым он не прикоснулся. Блейелю вручили капучино. Фрау Виндиш ретировалась и закрыла за собой дверь.
— Герр Блейель, — Фенглер разгладил левую манжету, — сколько лет вы у нас работаете?
— Думаю, лет двенадцать.
— Двенадцать лет и четыре месяца.
Он улыбнулся и покивал сам себе головой, и Блейель сделал то же самое.
— В личной жизни у вас всё в порядке?
Это что ещё за вопрос?
— Не могу жаловаться, — пробормотал Блейель.
— Вы не женаты, не так ли?
Он сглотнул. Конечно, они знали о его разводе, хоть он и не любил о нём распространяться. Со стариком он эту тему никогда не затрагивал. Видимо, какой–нибудь формуляр, на котором было помечено изменение семейного положения, попал в руки к Фенглеру, хотя вообще–то этим занималась фрау Виндиш.
— Да, уже несколько месяцев.
Он не удивился бы, если бы Фенглер сообщил, сколько именно месяцев и недель. Но старик только кивнул, тихо вздохнув. Он опёрся о край стола, сложил руки, составил большие пальцы домиком.
— Вы интересуетесь Россией?
Причём здесь Россия, почему именно сегодня?
— Ну… да, конечно… то есть, производства у нас там нет, но рынок значимый, даже очень значимый, и наверняка мы могли бы ещё поднять, может быть…
— Нет, герр Блейель, не поймите меня неправильно. Я вполне доволен положением наших дел в России. Даже очень доволен.
Фенглер добыл сигару из светлого ящичка, который захватил с собой со стола, и прикурил от длинной чёрной спички.
— Когда мужчина моего возраста заговаривает о России, то часто это предмет деликатный.
На всякий случай Блейель сделал серьёзное лицо.
— Но ничего страшного, мне тогда повезло, меня не взяли. — Он взмахнул рукой с зажатой сигарой. — Россия, Сибирь. Эти места очень меня притягивают, герр Блейель, очень, очень притягивают. Но по другим причинам.
Он улыбнулся и затянулся. Матиас Блейель решил, что начеку быть не нужно; он спокойно подождёт и узнает, что у Фенглера на уме. Боль в голове почти улеглась. Осведомиться, какие именно причины имел в виду Фенглер, он, конечно, не посмел. Зато старик снова продолжил допрос:
— Вы слыхали о городе Кемерово?
— Честно говоря, с ходу не скажу…
— Это город с населением в полмиллиона человек, герр Блейель. И представить невозможно, сколько сегодня в мире городов подобного размера — и тем не менее никто про них ничего не слыхал. Как вы полагаете, несколько дюжин? Или больше ста?
— Нет–нет, я что–то слышал. Кемерово.
Фенглер рассмеялся и покачал головой.
— Постарайтесь произнести по–русски: Кьеммерава.
— Кьеммерава.
— Это главный город Кузбасса, одного из крупнейших угольных регионов России. Южная Сибирь, пара сотен километров от Новосибирска. Если вы прочертите линию от Москвы до Владивостока, то Кемерово придётся точно посередине.
Впервые Блейель задался вопросом, почему в кабинете Фенглера не было карты мира. Наверное, она не сочеталась с плакатами. Но уж хотя бы для глобуса место нашлось бы. Ведь посылторг охватывал всю планету.
— К сожалению, часто пишут об ужасных несчастных случаях на шахтах в том регионе.
— Да, припоминаю.
— Герр Блейель, у вас есть планы на отпуск?
Он снова начал заикаться.
— Н-нет, ничего конкретного.
— Значит, в начале августа на вас можно рассчитывать?
— Да, пожалуй.
— Хотели бы поехать в Кемерово?
Да что за чертовщина? Блейель и так подбит, Блейель в зубах прошлого (или, скорее, унылого настоящего), Блейель на исходе сил, Блейель истерзан виски; мало того, теперь его ещё и в Сибирь сошлют. Двенадцать лет он проработал на фирме, не подозревая о влечении Фенглера к России.
Сибирь. Огромная. Неимоверная. Неимоверно далёкая, неимоверно устрашающая, неимоверно холодная. В Сибирь ехали телекорреспонденты, вышедшие на пенсию. Дождавшись, когда сойдёт снег, они сплавлялись по широченным рекам и снимали беззубых бабусек в передниках, которые вопреки всему разводили крошечные огородики за кособокими халупами. А потом многосерийные репортажи шли на рождество или на пасху, покуда бабуськи, вопреки всему, коротали свой век дальше, под метровой толщей снега.
Но нет, в эту Сибирь его вроде бы не пошлют. А в русский аналог Рурского района[4], туда, где горняки с фатальной регулярностью дюжинами и сотнями гибнут в обрушивающихся шахтах. И вдруг он вспомнил, что те места, где прошла бóльшая часть его детства, шутливо называли Бадской Сибирью — городишка Мокмюль, к северу от Хайльбронна.
— Если вы не возьмётесь, я спрошу герра Хюнинга.
— Нет–нет, прошу вас, извините, я сегодня немного не в себе — чувствую себя не очень, я… вообще–то…
— Можете не отвечать сразу. Подумайте, поразмышляйте, время терпит. А потом скажете. Может быть, это вообще не для вас. Ну, а если вы пока не отказываетесь, я мог бы вам порассказать, в чём будет состоять дело.
— О да, прошу вас.
Фенглер совсем уже старик. Никогда Блейель не видел это так ясно, как теперь. Старческое тело, старческий череп — при ближайшем рассмотрении казалось, что только тёмно–серый костюм привязывает его к этому миру. Если бы не костюм, то его можно было бы вообразить на больничном одре. Или в кресле–каталке, перед остывшим кофе в кафетерии дома престарелых. Светящееся лицо, как у младенца, а не у взрослого; сигара и жидкие усишки казались маскарадом. Кинутое дитя. Ну что за мысли. Хотя головная боль рассеялась быстрее, чем он ожидал, в обозримом будущем Матиас Блейель не возьмёт в рот ни капли, это точно.
