Холодные и мертвые (сборник рассказов) - [18]

— Пошел к черту, — бросил Курт и, обогнув Эфа, вышел в коридор.

С потолка текла карамель. Тягучие янтарно-коричневые нити тянулись от люстры, застывали и тихо-тихо звенели, как музыка ветра над дверью в кулинарной лавке. Курт осторожно отломил ближайшую к нему нитку, сжал ее зубами. Карамель тут же сломалась и осталась острой сладостью на языке, быстро, впрочем, растаявшей. Следом образовалась неприятная горечь, вяжущая десны, и Курт неприязненно сплюнул. — Не плюй на пол, — наставительно пробубнил Феликс куда-то под руку. Курт задумчиво на него посмотрел и сплюнул еще раз. Никогда в жизни его так не раздражал собственный лучший друг. — Мемфис! — Отвали! Феликс, надувшись, куда-то пропал, испарившись вместе со слюной с пола, а когда появился снова, был уже чем-то очень недоволен. А Курт как сидел за своим столом, вытянув ноги и созерцая подтеки с потолка, так и сидел. Вдруг разозлившись, Гильдерсон сдернул его со стула и принялся трясти. Курт смотрел на него удивленно и болтался в руках, как тряпичная кукла. Наконец, окончательно выведенный из себя, Феликс ударил его в лицо и отпустил, дав упасть на пол. Курт зажал нос ладонью, бездумно таращась на друга, и все равно кровь текла сквозь его пальцы. Лицо стремительно опухало, под глазами набрякли мешки, но нос не был сломан. Переносица горела огнем, на ноздрях при попытке выдохнуть появлялись кровавые пузырьки. — Понимаешь ты, черт возьми, или нет? Понимаешь? Курт помотал головой, кровь залила подбородок и рубашку. — Ты все это придумал! Как эти звезды, — Феликс кивнул на окно, за которым было совершенно пустое иссиня-черное небо, отливающее перламутром, — как эти звезды, которых нет. Ты придумал эти звезды! И ударил еще раз, на этот раз целенаправленно ломая нос.

Одновременно с диким хрустом перед глазами Курта вспыхнула целая галактика со всеми своими тысячами несуществующих (как оказалось) звезд и погасла. Проснулся Курт с ощущением влажной солоноватой горечи на губах.

Сглотнул, постарался вдохнуть и понял, что нос напрочь забит.

Потерев подбородок, понял, что тот влажный от идущей носом крови.

Курт поднялся, чуть приподняв голову и поплелся было на кухню, но был остановлен голосом Эфа: — Куда? — За салфеткой и умываться. — Здесь воды нет, — напомнил мастер. — Черт, — пробурчал еще до конца не проснувшийся Курт и нашарил выключатель. Щелкнув пару раз, вспомнил, что света в общежитии тоже нет. И отопления. Курт поспешно вернулся под одеяло, не переставая зажимать нос. — Тогда принеси какую-нибудь тряпку, — прогундосил он. Эф не стал спросить и протянул ему что-то довольно мягкое. Только вытерев лицо, Курт осознал, что это его собственная футболка. Нет, ну лучше бы спорил и источал ехидство во все поля, чем тихонько гадил. Ладно. Кровь остановилась, футболка была полностью изгваздана, в окно смотрела полная луна — и яркие-яркие звезды были именно там, где им положено было быть, что бы там ни говорил мертвый друг. — Эф, — негромко позвал Курт, и бензомастер вопросительно зашевелился в углу. — Что ты видишь за окном? — Небо, — подумав, отозвался мастер. — Полнолуние. Футбольное поле. Соседний корпус. — Не. Звезды. Видишь звезды? — Конечно, вижу. Эф издал звук, очень похожий на хриплый смешок. Тоже очень напоминающий что-то. — Хорошо, — пробормотал Курт, поплотнее закутался в одеяло, свернувшись калачиком, и уснул. Проснувшись утром, Курт долго лежал на раскладушке, глядя в потолок. По потолку тянулись провода, перемежающиеся тихо попискивающими датчиками. С тех пор, как пришла зима, небо никогда не прочищалось — даже тогда, когда не валил снег. Звезд, конечно, не было видно. Курт специально пододвинулся, заглядывая в окно. Темное небо в светлых разводах. И ни одной подмигивающей блестки. В лабораториях по соседству приглушенно горел свет и звучали голоса. Конечно, Курт не стал ночевать в пустом и холодном общежитии, поэтому теперь его утро начиналось с того, что приходили лаборанты. И Эфа не было поблизости. Со скрипом подняв себя с раскладушки, Курт окунулся в прохладу запасной лаборатории. Несмотря на то что в комнате не было окон, откуда-то все-таки очень сильно дуло. Да и ночевать рядом с аквариумами, в которых держали Серых, тоже было не очень-то приятно.

Потому, наверное, и снилась всякая ерунда. Мрачно глянув на тварей, распластавшихся по дну стеклянных банок, Курт накинул на плечи куртку и протопал сквозь основную лабораторию на выход. Лаборанты проводили его ошарашенными взглядами. Похоже, Ганс не счел нужным их предупреждать о том, что в соседней лаборатории завелась новая жизнь. Ну и правильно. Студенты должны быть готовы к чему угодно: даже к тому, что из соседней комнаты, зевая и кутаясь в парку, появится недовольный взлохмаченный тип, игнорирующий удивленные взгляды. А главное, нужно сохранять спокойствие, когда тип мелко чихнет, спрятав нос в воротник, и закроет за собой дверь, сурово припечатав: — И никогда больше не приходите так рано. Хельги уже сидела за столом и мазала губы по идее бесцветной помадой, которая все-таки давала розоватый оттенок и жирный мерзкий блеск. Курт приоткрыл глаз и поджал губы. — Доброе утро. Хельги глянула на часы, установленные на ее планшете, и показала Курту. Как оказалось, был уже безусловный день, так что винить трудящихся на благо города студентов было нельзя. Но кого и когда это останавливало? — Бр-р-р, — не очень внятно отозвался Курт. — Где? — Профессор? — осторожно поинтересовалась Хельги, пытаясь угадать, о ком идет речь. — Да черт с этим твоим профессором. Где здесь ванная? Судя по очаровательным округлостям глаз ошарашенной Хельги, она не знала, как ответить. И ей, наверное, очень хотелось Курта обругать.